Контакты
Фанни Каплан. Загадка женщины с зонтом
Ранней весной 1917-го с Нерчинской бессрочной каторги на пяти тройках уезжала с подругами эсерка Фанни Каплан. Женщина, которая в августе следующего года возле московского завода Михельсона, по официальной версии, покушалась на Ленина. Но время заметно поколебало это предположение. Какую же роль она сыграла в таинственной истории?
Начало ХХ века. Россия охвачена революцией. Манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка» не снизил волну народного недовольства. В ответ на дарованные царем свободы — слова, собраний, союзов — гремят выстрелы, рвутся бомбы, газеты пестрят траурными рамками: террористы убивают одного важного сановника за другим.
В рапорте минского и киевского губернатора Павла Курлова от двадцать третьего декабря 1906 года говорилось: киевский полицмейстер донес, что 22 сего декабря, в 7 часов вечера, в 1-й купеческой гостинице на Подоле, в доме № 9, произошел сильный взрыв. Из пострадавшего номера выскочила пара и бросилась на улицу, но там женщина была задержана собравшейся публикой и городовым Плосского участка Брагинским, а мужчина скрылся. При обыске у задержанной женщины найден револьвер, «браунинг», заряженный восемью боевыми патронами, паспорт на имя Фейги Хаимовны Каплан, девицы, 19 лет, модистки, выданный Речицким Городским Старостою Минской губернии 16 сентября 1906 г. за № 190, а также чистый бланк паспортной книжки, обложка которого испачкана свежей кровью…
О других подробностях происшествия сообщили газеты от двадцать шестого декабря: «В момент взрыва из дверей гостиницы выбежала какая-то молодая женщина и побежала по тротуару, вслед ей с лестницы гостиницы слышался чей-то голос: «Держи, держи!» Бежавшую женщину схватил случайно проходивший мимо крестьянин; женщина кричала: «Это не я сделала, пустите меня», но ее задержали с помощью подоспевшего городового… Задержанная сказала, что ничего не знает, а как только увидела огонь, бросилась бежать из номера. Вызванный врач «скорой помощи» сделал раненой перевязки, найдя у нее ранения или огнестрельным оружием, или же осколками бомбы».
В гостинице Каплан находилась с Виктором Гарским по кличке Мика — снимая номер, он предъявил портье паспорт на имя Зельмана Тома, — выходцем из Бессарабии, который был старше ее на два года. Бомбу, скорее всего, собирал именно он — товарищ Фанни по партии анархистов. Впрочем, девушка была связана с Гарским не только политическими убеждениями, но и пылкими чувствами.
Длившееся неделю расследование установило: бомба предназначалась для киевского, подольского и волынского генерал-губернатора Владимира Сухомлинова.
На допросах Фанни ни в чем не созналась и подельников не выдала, в том числе и своего возлюбленного, который, сбежав из гостиницы, залег на дно и не подавал вестей. Про себя лишь сообщила, что постоянно живет в Одессе, в доме тридцать восемь по Разумовской улице на Молдаванке. Отец — учитель хедера, еврейской религиозной начальной школы. Кроме нее в семье еще семеро детей.
К анархистам Фанни попала случайно. Выучившись на белошвейку, устроилась в одесскую мастерскую. Но бесконечные взмахи иглой навевали глубокую тоску и казались каторгой: девушка еще не подозревала, что вскоре это слово обретет для нее буквальный смысл.
Новая компания «ниспровергателей основ» пришлась ей по вкусу — в боевой организации состояло немало энергичных молодых людей. Об опасности вчерашняя белошвейка не задумывалась, а атрибуты тайны — явки, пароли, револьверный блеск, собрания в укромных местах — будоражили кровь миниатюрной пышноволосой брюнетки, получившей кличку Дора. Присутствие же Гарского заставляло трепетать девичье сердце…
Дело Каплан военно-полевой суд рассматривал тридцатого декабря 1906 года. Пятеро офицеров — полковники Немилов и Липинский, подполковник Пацевич, капитаны Богатырев и Тиньков — решили судьбу мещанки, «именующейся Фейгой Хаимовой Каплан, преданной суду начальником войск Киевского гарнизона по обвинению в изготовлении, хранении, приобретении и ношении взрывчатых веществ с противною государственной безопасности и общественному спокойствию целью». Ее лишили всех прав и состояния и обрекли на бессрочную каторгу. Приговор был «обращен к исполнению 8 января 1907 года».
К месту своего вечного пристанища Каплан предстоял мучительный путь пешком, ибо как «склонная к побегу», она должна была проделать его в ручных и ножных кандалах под охраной — в далекое Забайкалье. В длинное путешествие осужденные пускались не сразу — долго, порой месяцами ожидая, когда их включат в этапную партию. Подробности изнурительной дороги Каплан неизвестны. Но скорее всего, большую часть огромного пути она и впрямь преодолела пешком, так как добралась до Нерчинской каторги лишь двадцать второго августа 1907 года.
Тюрьма вместе с деревянными постройками примыкавшего к ней поселка: домами и службами администрации, казармой конвойной команды, располагалась в угрюмой глуши — котловине, окруженной со всех сторон сопками. До Читы шестьсот с лишним верст, единственная местная достопримечательность — могила декабриста Михаила Лунина.
Вскоре Каплан перевели в Мальцевскую тюрьму, где сидела известная эсерка Мария Спиридонова, совершившая теракт против усмирителя крестьянских восстаний в Тамбовской губернии Гавриила Луженовского. Ее приговорили к смертной казни, замененной вечной каторгой. В заточении Фанни со Спиридоновой сблизились.
Поразительный факт: Мария, завоевавшая огромную популярность благодаря громкому судебному процессу, и другие осужденные не брели в Забайкалье как Каплан — пешком и в кандалах, а ехали в пассажирском поезде! Ожидая появления знаменитой эсерки, на станциях собирались огромные толпы. Увидев ее, люди начинали восторженно скандировать: «Да здравствует Спиридонова! Привет Спиридоновой!» Они осыпали ее цветами, подарками, кидали свертки с едой.
Александра Измайлович, тоже эсерка, была близкой подругой Марии. Вместе с товарищем по партии Иваном Пулиховым она пыталась лишить жизни минского и киевского губернатора Павла Курлова. Суд приговорил обоих террористов к смертной казни, однако, как и Спиридоновой, приговор Александре заменили бессрочной каторгой.
Измайлович и Спиридонова, ехавшие в одном поезде, добрались до маленького городка под названием Сретенск, где пробыли несколько дней. Но дальше они и другие женщины не последовали пешком в Мальцевскую тюрьму — каторжанкам предоставили два вместительных экипажа. По свидетельству Измайлович: «В пути около полудня располагались в каком-нибудь хорошем местечке, около речушки, и часа три валялись на траве, купались, пили чай. Я первые дни много шла босиком. Но скоро пришлось сдаться. Ноги, обожженные горячим песком и исколотые, давали себя знать. Пришлось сесть в экипаж».
Жизнь на каторге, как оказалось, была отнюдь не каторжная. «Вот мы у ворот тюрьмы, — вспоминала Измайлович. — Здесь нас подхватила шумная волна, оглушила громом революционных песен, осыпала цветами. Как сквозь сон смотрели мы на происходящее. <…> Какие-то дамы, жены каторжан, повели нас в баню, потом кормили обедом, фотографировали. Во дворике среди зелени пили чай. По приезде нашем заходил к нам начальник тюрьмы. Расшаркивался, пожимал руки и все спрашивал, удобно ли будет нам в наших каморках».
Вот цитата из записок Фанни Радзиловской и Лидии Орестовой «Мальцевская женская каторга 1907—1911 гг.»: «Главным содержанием нашей жизни были занятия. Занимались в Мальцевской самыми разнообразными предметами, от первоначальной грамоты до сложных философских проблем. <…> Малограмотных обучали русскому языку, географии, арифметике и т. д., и некоторые из них ушли с каторги со знаниями в размере средней школы. <…> Более подготовленные из нас и получившие на воле среднее и отчасти высшее образование также спешили приобрести фундамент в различных областях знаний, изучить языки».
В 1914 году нескольких женщин, в том числе Фанни, перевели обратно в Акатуй, где нравы царили тоже далекие от тюремных. «Выпускали гулять на честное слово далеко в лес, человек по 60 зараз, на весь день, — писала Мария Спиридонова в книге «Из воспоминаний о Нерчинской каторге», вышедшей в 1926 году. — Ко времени нашего приезда тюрьмы скорее походили на клубы».
После 1917 года, когда эсерок Спиридонову и Измайлович большевики беспрестанно арестовывали и ссылали, она с горькой усмешкой вспомнит свои слова… Финал жизни обеих революционерок был трагичен. Их приговорили к длительным тюремным срокам и посадили в Орловскую тюрьму, а в сентябре 1941 года, когда к городу подходили немцы, расстреляли.
Летом 1909 года с Фанни случилась беда — она внезапно почти ослепла. Сокамерницы заволновались и, изучив имеющиеся в тюремной библиотеке медицинские брошюры, предположили, что причиной могло стать повреждение зрительного нерва во время взрыва в киевской гостинице
Фанни, еще недавно бодрая и полная оптимизма, погрузилась в глубокую депрессию: перестала выходить на прогулки, ни с кем не разговаривала, дни напролет молча сидела или лежала на койке. Но постепенно она приспособилась к своему новому положению. Осваивала азбуку для слепых, приучилась обслуживать себя. Странно было видеть, как выйдя на прогулку, женщина быстро ощупывала лица новеньких…
В 1914 году ее перевели для лечения в Читу, и через некоторое время назначенные процедуры дали положительный результат. «У Ф. Каплан мною констатирована слепота на истерической почве, — записал тюремный врач. — В настоящее время у нее появляется зрение, хотя и в незначительных размерах. Она подвергалась электризации (сначала постоянным, потом переменным током), впрыскиваниям стрихнина и пила йодистый калий».
Все то время, что Фанни жила в тускло мерцающем мире, вестей с воли она не получала, лишь однажды по «арестантской почте» пришла записка от Гарского. Девушка, побледнев от волнения, долго изучала ее, дрожащими руками водя лупой по выведенным второпях строчкам. О содержании письма распространяться не стала, сообщив подругам лишь одно: возлюбленный верит, что их долгая разлука в конце концов прекратится.
Вообще-то Виктор Гарский был темной личностью. В Одессе грабил дома, в Кишиневе — магазины. Там же с друзьями-налетчиками взял банк и единственный ушел от погони. А потом вернулся в Одессу, где Мике изменила удача: его схватила полиция. Впрочем, лихой налетчик не был лишен известной доли благородства: когда на следствии всплыл эпизод со взрывом в киевской гостинице, Гарский всю вину взял на себя. Но Каплан это не помогло, поскольку бумага с его признанием «заблудилась» в бюрократических дебрях. Однако в 1913 году по случаю трехсотлетия Дома Романовых бессрочную каторгу ей заменили двадцатилетним сроком. Получалось — в неволе ей предстояло томиться еще тринадцать долгих лет
Весной 1917-го в Акатуе под теплым весенним солнцем сходил последний снег, а вместе с ним таял и срок каторжанок. Но они еще не знали, что до свободы — рукой подать. Кстати, за десять с лишним лет неволи Фанни ни разу не написала прошения о помиловании.
Сначала пошли разговоры о том, что в Петрограде происходит нечто серьезное. Затем разнесся слух и вовсе невероятный: император Николай II отрекся от престола! После амнистии, объявленной министром юстиции Временного правительства Александром Керенским, Каплан с подругами уезжала с Нерчинской каторги на пяти тройках, увозя нехитрый скарб. Перед отъездом пошли поклониться могиле декабриста Лунина… Свобода! Но что с ней делать? У Фанни — ни дома, ни семьи, ни денег, возвращаться со слабым зрением в белошвейки немыслимо.
В апреле 1917 года она приехала в Москву к бывшей сокамернице Анне Пигит, родственнице основателя и владельца табачной фабрики «Дукат» Ильи Пигита. На вокзале солдаты с красными бантами, узнав, что Фанни — «политическая», бросились ее обнимать.
Той же весной судьба привела ее, бывшую анархистку, на заседание партии социалистов-революционеров. Примкнула ли к ним Каплан, доподлинно неизвестно. Хотя Спиридонова, сама давняя эсерка, наверняка подругу зазывала…
Она получила путевку в Евпаторию — в санаторий для бывших политкаторжан. В Крыму ее ждало удивительное знакомство — с младшим братом Ленина Дмитрием Ильичом Ульяновым. По некоторым данным, у них даже завязались довольно нежные отношения. К слову, Каплан вопреки образу, который воплотила в фильме «Ленин в 1918 году» актриса Наталья Ефрон, была совсем недурна собой. Об этом, в частности, вспоминал бывший анархист Виктор Баранченко, муж знакомой Каплан Фаины Ставской: «Дмитрий Ильич любил ухаживать за хорошенькими женщинами. Особое внимание он оказывал Фанни Каплан, которая была очень красива и пользовалась успехом у мужчин».
В Харькове у Фанни произошла еще одна неожиданная встреча. Об этом спустя год она рассказала на допросе заместителю председателя ВЧК Якову Петерсу: «Там же я встретила Мику. Мы вместе в шестом году работали в одной группе, готовили взрыв…» В ней снова проснулись чувства.
В конце осени Каплан вернулась в Крым и оставалась там до февраля следующего года: «Занималась в Симферополе как заведующая курсами по подготовке служащих в волостные земства. Жалованья получала на всем готовом 150 рублей в месяц…»
Затем перебралась в Москву, служила в каких-то конторах. Сердце по-прежнему грызли тоска и одиночество. Чем свобода лучше неволи? На каторге хоть было с кем поговорить, кому поплакаться, а здесь — пустота…
И все-таки одна подруга у Фанни появилась. Она была родной сестрой председателя ВЦИК Якова Свердлова и работала в секретариате Ленина в Кремле. Как женщины познакомились — неведомо, но сей факт придает последующим событиям на заводе Михельсона, куда Ленин приехал тридцатого августа 1918 года, совсем иную окраску…
В тот день после выступления перед рабочими Владимир Ильич вышел на улицу и уже садился в автомобиль, как грянули выстрелы. Женщина, которая якобы их произвела, пыталась скрыться, но ее быстро задержали. Это оказалась Фейга Каплан.
Ленин упал и потерял сознание: он был ранен в шею и руку. Увечья поначалу казались опасными, но вождь довольно скоро оправился. Двадцать пятого сентября 1918 года он уехал на реабилитацию в Горки, а четырнадцатого октября вернулся в Москву и приступил к работе.
Существует версия, что в Ильича стреляли отравленными пулями с ядом кураре. Однако у этого предположения немало противников. В частности, специалисты утверждают: даже если яд действительно ввели, его летальные свойства были уничтожены при выстреле в результате сильного нагревания в стволе браунинга.
На допросах Каплан то и дело путалась в показаниях. Утверждала, что стреляла в Ленина, но сколько раз нажала на курок, не помнит. Из какого револьвера палила — тоже. Не оправдывалась. Не упоминала о своем слабом зрении, о знакомстве с Дмитрием Ульяновым… Зато сообщила, что приходила в Кремль. Но следователей это почему-то не заинтересовало, хотя факт, безусловно, заслуживал внимания. Не исключено, что Фанни даже назвала имя человека, которому нанесла визит, но его не записали в протокол. Возможно, Каплан наведывалась к сестре Свердлова. Просто поболтать или по делу?
Сценарий этого дела, похоже, расписали заранее. В протокол вносилось не все, что говорила подследственная, а лишь подтверждающее твердокаменную версию: в Ильича стреляла именно Каплан! Но если покушение на вождя возле завода Михельсона совершила она, то почему не убежала, не растворилась в толпе, а преспокойно стояла около дерева рядом с трамвайной остановкой, невдалеке от места преступления? С большим зонтом в руках, обутая в тесные ботинки с торчащими из подошв гвоздями. Разве в таком виде идут на «дело»?
Как отмечали очевидцы, Каплан щурилась, словно пытаясь высмотреть кого-то в вечерней тьме. Вряд ли она ждала чекистов, которые ее схватили…
И тут самое время вернуться в Харьков лета 1917 года, где Фанни после долгой разлуки встретилась с Виктором Гарским, занимавшим какой-то ответственный пост у большевиков. Она шла к нему, благоухая мылом, которое выменяла на шаль, подаренную ей на каторге Марией Спиридоновой. Увы, встреча с Микой не напоминала их давние страстные свидания. Наутро он, пряча глаза, сказал, что любовь прошла, а «расслабился» лишь потому, что от нее исходил соблазнительный запах…
Есть предположение, что через год Каплан пришла к заводу Михельсона на свидание с тем же Микой, который мог прислать ей весточку или пригласить туда при встрече, не запечатленной в истории, и она снова ему поверила: вдруг что-то перевернулось в душе Виктора?
Но для чего Фанни взяла оружие? Возможно, Гарский — если это он — позвал по-прежнему любящую его женщину, чтобы та стала пушечным мясом — отвлекала внимание от настоящих участников покушения? Ей, революционерке, такая роль оказалась бы по плечу.
Есть и другая версия. Встречу Каплан могла назначить сестра Свердлова. Разумеется, по просьбе брата, прозванного Черным Дьяволом. Эту кличку Яков Михайлович получил не только из-за кожаной тужурки, которую постоянно носил. Свердлов был полон амбиций и не останавливался ни перед чем в достижении цели.
Другой исследователь — Александр Елисеев — считает: именно Свердлов распорядился, чтобы Ленина отправили на завод Михельсона без охраны. Он, кстати, сомневается в виновности Каплан: «Эта женщина была почти слепой. Она просто не могла сделать точный выстрел, а Ленин после покушения спрашивал: «Поймали ли его?» Его, а не ее!» Эти слова, в частности, слышал шофер Ленина Степан Гиль. Их приводят многие исследователи. То есть получается, Владимир Ильич видел мужчину, стрелявшего в него, а не женщину.
Не исключено, что сестра Черного Дьявола, посвященная в заговор, что называется, использовала свою подругу, посулив наивной Фанни златые горы: дескать, станет Яша главным в России — мы тебя не забудем…
Она же могла убедить подругу «в случае чего» во всем признаться. Но — не называя имен, фамилий. Мол, посидишь немного, потом тебя вытащим…
Фанни согласилась и сдержала слово. Это стоило ей жизни…
Дальше все просто. После неудачного покушения требовалось быстро убрать свидетеля. Но Петерс, судя по всему, был не в курсе дела. К тому же оказался участливее коллег, и Фанни с ним разоткровенничалась. Поведала о визите к Мике: «Все опять было в красках, все возвращалось — зрение, жизнь… Я решила пойти к нему, чтоб объясниться». Чекист застыл в изумлении: Каплан — политическая, а тут… любовь? «В конце допроса она расплакалась, — вспоминал Петерс, — и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: раскаяние или утомленные нервы. Никакими связями ни с какой организацией от этой дамы пока не пахнет…» После одного из допросов его лицо так изменилось, что заглянувший в кабинет Луначарский съязвил: «Немного жаль ее?» — «Да! Конечно!» — хотелось крикнуть Петерсу. Но не мог, ибо чекист обязан быть беспощадным.
Второго сентября на заседании президиума ВЦИК Яков Петерс докладывает, что в деле Каплан много неясного, а потому необходимо провести следственный эксперимент и дактилоскопическую экспертизу. Расследование вообще шло из рук вон плохо. Позже возникла версия, что пули, извлеченные из тела Ленина, не совпали с теми, что остались в браунинге Каплан.
Свердлов для вида соглашается на следственный эксперимент, но затем предлагает Каплан расстрелять. Без суда. Петерс горячо протестует: «Признание не может служить доказательством вины!» Черный Дьявол в ответ твердит о политической целесообразности. В день, когда в Москве стреляли в Ленина, в Петрограде убили руководителя местной ЧК Урицкого. На происки врагов большевики отвечают красным террором, девиз которого — беспощадность!
Четвертого сентября 1918 года в «Известиях» появилось крохотное сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)». Мария Спиридонова немедленно отправила Ленину возмущенное письмо: «Как это было возможно для Вас, как не пришло Вам в голову, Владимир Ильич, с Вашей большой интеллигентностью и Вашей личной беспристрастностью не дать помилования Доре Каплан? Каким неоценимым могло бы быть милосердие в это время безумия и бешенства, когда не слышно ничего кроме скрежета зубов?» Но вождь не ответил.
В марте 1919 года умер Свердлов, в январе 1924-го не стало Ленина, а по бескрайним просторам Советского Союза еще долго, вплоть до конца тридцатых годов, гуляли невероятные слухи: Каплан жива. Ее якобы видели то в одном лагере, то в другом — на Соловках, в Казахстане, где-то еще. Говорили, что Фанни помиловал сам Ильич…
И это несмотря на утверждения коменданта Кремля Павла Малькова, в том числе и в своих мемуарах, что он лично расстрелял Каплан. Невольным свидетелем этого стал поэт Демьян Бедный. Он видел, как тело несчастной, облитое бензином, полыхало в бочке…
Быть может, слухи о том, что Фанни жива, распускались, чтобы показать, как добр был вождь мирового пролетариата. И даже к той, что хотела лишить его жизни, не испытывал ненависти…
Добавить комментарий