Рубрики

Контакты

Восемь любимых женщин Алекандра Абдулова. Анастасия Вертинская: «Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!»

Суббота, Сентябрь 26, 2015 , 11:09 ДП

Восемь любимых женщин Алекандра Абдулова

Лучший друг актера Георгий Мартиросян рассказал о его страстной любви к противоположному полу, азартных играх и тяжелом характере.
Александр Абдулов и Георгий Мартиросян Александр Абдулов и Георгий Мартиросян Фото: Г. Кмит/РИА НОВОСТИ, Сергей Гаврилов Кажется, еще вчера мы сидели с Абдуловым в его комнатке в общаге, выпивали на последние копейки и делились амурными новостями. Дня не проходит, чтобы я не вспомнил о нем — тридцать два года дружбы! И хотя случались периоды охлаждения, хорошего было все же значительно больше.Кино для меня началось… с бороды. Я был актером Ростовского театра драмы имени Горького, когда меня стали приглашать на пробы. Однажды приклеили бороду — такую окладистую, русскую, режиссер посмотрел и восхитился: «Ух ты! То, что надо!» И пошло-поехало. Вроде бы и хорошо — приглашают, но я жутко боялся, что на экране лица моего никто так и не увидит и на улице без бороды узнавать не будут. На пробах у Валерия Ускова и Владимира Краснопольского на роль Фрола в картине «Тени исчезают в полдень» я тоже был в бороде.

Меня утвердили, но тут позвонила из Ростова жена: наш сын Митя тяжело заболел. Я все бросил и рванул домой, не успев никого предупредить. Мобильных-то не существовало. Съемочный график горел, и на мою роль срочно пригласили актера Калининского драмтеатра Валерия Гатаева. Так я эту картину и упустил.

Но зато осточертевшей бороде я косвенным образом обязан знакомством с Абдуловым. Она впечатлила режиссера, на сей раз — Вениамина Давыдовича Дормана, который утвердил меня на роль во втором фильме дилогии «Пропавшая экспедиция» — «Золотая речка». На ее съемочной площадке мы с Сашей и составили компанию Жене Симоновой и Александру Кайдановскому, которые в тот момент переживали серьезный роман.

Съемки проходили в Белорецке, до него надо было лететь сорок минут от Уфы на «кукурузнике» региональных авиалиний. Места там дикие, но потрясающе красивые. Сохранились даже заброшенные старообрядческие скиты. По сюжету требовалось спалить несколько домов. А поскольку стоили они в тех местах по двести рублей, директор съемочной группы тут же и прикупил парочку для наших нужд. Экзотика!..

На весь город — одна гостиница, как ни странно, вполне приличная по советским, конечно, меркам. В ней всех и разместили. В ресторане на первом этаже шел капитальный ремонт. Но кухню он не затронул, нам разрешили собираться там по вечерам, готовить еду. Съемочная группа скидывалась, за восемнадцать рублей мы покупали целого барана и мешок картошки. Тушу нам разделывали заранее, а ассистент Дормана замечательный Алик, армянин, сразу заявил: «Я знаю, как правильно готовить баранину». И встал к плите. Естественно, на стол выставлялись водка, вино, мы выпивали, травили актерские байки, атмосфера была удивительной.

Фотопроба Георгия Мартиросяна к роли в «Золотой речке» Фото: Киностудия имени М. Горького Я действительно вспоминаю Сашку каждый день. Так его не хватает. Мы были друзьями всю жизнь и остались ими до последнего. А многим ли такое дается?Сашка приехал на съемки не один, его сопровождала Марина Кукушкина. Тогда она еще не снялась под новой, по первому мужу, фамилией — Дюжева — в зрительском хите «По семейным обстоятельствам» и числилась подающей надежды артисткой. С Абдуловым ее связывали нежные чувства. Марина выезжала с нами на площадку и весь день восхищенно следила, как снимается любимый мужчина. Когда много лет спустя мы с ней играли в одном спектакле, я вспомнил былые времена, но Марина постаралась сразу же перевести разговор на другую тему. Видно, расставались они с Сашкой тяжело и ей не хотелось его вспоминать.

Параллельно Абдулов снимался еще в одном фильме и, когда в работе выдался небольшой перерыв, полетел в другой город, дав Дорману твердое обещание через два дня с утра обязательно быть на месте. Но съемки вещь непредсказуемая, они затянулись. В итоге Сашка пропустил самолет до Уфы, вынужден был лететь до Стерлитамака, а оттуда всю ночь добираться до Белорецка. Часть пути его подвезли на попутке, но несколько десятков километров он отмахал на своих двоих. Утром появился передо мной полуживой, осунувшийся от усталости.

— Страшно было?

— Не очень, шел по дороге через тайгу, но темень такая, что ни зги не видно.

По сюжету в «Золотой речке» мы с Абдуловым дрались не на жизнь, а на смерть. Я играл старообрядца Тихона, сын которого, Темка, смастерил летательный аппарат, такого огромного воздушного змея. И как только паренек опускался на деревенской площади, мой герой кидался на него с кнутом, начинал стегать, а потом хватал топор и бешено рубил змея. В этот момент Сашкин герой, доктор Рогов, бросался ко мне, чтобы остановить, я замахивался на него топором и кричал: «Зарублю!» Он выбивал его из рук, перекидывал меня через себя, я летел на землю. Снимались, как водится, без дублеров. И лишь на озвучании заметили, что топор встал лезвием вверх. Я падал на него спиной, и лишь за секунду до моего приземления он повалился на бок. А мог вонзиться в спину. Когда Абдулов это увидел, был просто в шоке: «А ведь я мог тебя убить!» Сашка, правда, задним числом очень испугался. После этого случая мы по-настоящему подружились

Александр Абдулов и Георгий Мартиросян Сцена драки героев Георгия Мартиросяна и Александра Абдулова из фильма «Золотая речка» Фото: из архива Г. Мартиросяна Вернувшись в Москву, каждый занялся своими делами. Сашка к тому времени уже окончил ГИТИС, Марк Захаров увидел его в дипломном спектакле и сразу пригласил играть лейтенанта Плужникова в спектакле «В списках не значился» по повести Бориса Васильева. А я продолжал участвовать в кинопробах. Не всегда получал большие роли, иногда всего лишь эпизоды. Тоже неплохо, но могло быть и получше. Артисты так устроены, что им всегда мало, и если тебе несколько дней подряд не звонят, никуда не зовут, поневоле думаешь: значит, все, забыли. И начинается депрессия со всеми вытекающими последствиями…

Еще я тогда работал в Первом московском областном драматическом театре, и, как назло, там тоже не все было гладко. Постоянно спорил с режиссером Михаилом Весниным.

— Играй, как я прошу, — командовал он.

— Меня так не учили.

— А ты попробуй.

— И пробовать не стану.

Такой вот был у нас творческий процесс.

В общем, кончилось дело тем, что я положил заявление об уходе. Сашка узнал об этих проблемах и тут же познакомил меня с заведующей труппой «Ленкома». Я стал ходить на репетиции, сидел в зале, постоянно попадаясь на глаза Захарову. В конце концов тот ввел меня в несколько спектаклей — «Лисички», «Тиль». В последнем вместе с Караченцовым пел «Когда шагают гезы» — яркая сцена, всегда шла под аплодисменты.

В театре дневали и ночевали ассистенты по актерам с разных киностудий, смотрели все спектакли. И пока я перебивался от одного случайного заработка к другому, Абдулова завалили предложениями. Сашка готов был принять каждое:

— Я и тут хочу сниматься, и там.

— Ты только товарищей не забывай, — напоминал на всякий случай.

И Сашка не забывал. Благодаря ему я поработал на нескольких картинах, пусть и в небольших ролях, но мне хотелось сниматься, да и деньги на жизнь нужны были. Никакой звездности в Абдулове в те годы не было и в помине, к режиссерам он относился с пиететом, так, как его научили в институте. Работоспособностью обладал фантастической, мог хвататься за шестнадцать дел одновременно. Я называл его «солнечный» — дальше шло не совсем приличное слово (не мат!). Прозвище ему очень подходило.

Марина Дюжева Марина Дюжева в фильме «За счастьем» Фото: Советский экран/FOTODOM

Однажды вместе летали на пробы в Одессу, Юра Юнгвальд-Хилькевич искал актеров для картины «Д’Артаньян и три мушкетера». Я пробовался на Портоса, Сашка — на д’Артаньяна. Обоих не утвердили, хотя показались мы, на наш взгляд, отлично. Мне Хил задал неожиданный вопрос:

— Что ты сделал Стелле Ждановой?

— А кто это?

— Как кто, важная персона на телевидении. Она выступила против тебя.

— Ничего я ей не делал, даже не знаком. И я вообще стараюсь не делать людям гадостей.

Потом из любопытства узнал: Стелла эта действительно была первым заместителем председателя Гостелерадио Лапина. Но мы никогда не встречались. И почему она была против того, чтобы мне дали роль в «Мушкетерах», до сих пор не представляю.

С Сашкой случилась другая история. Хил сказал: «Все зависит от Фрейндлих. А ты ей не понравился. Она заявила: «У мальчика влажные руки. Мне это неприятно». Понятное дело, это был предлог. Нормальные у Сашки были руки. Просто у Фрейндлих в то время была история с Мишей Боярским, и она сделала все от нее зависящее, чтобы пролоббировать его кандидатуру. На память о несыгранных ролях осталась фотография, где мы с Сашкой стоим в гриме и костюмах мушкетеров.

Позже и я помог Абдулову. У меня тогда все складывалось более или менее удачно. Играя короля Богемии в фильме «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», я предложил сделать этого персонажа смешным, режиссеру Масленникову моя идея понравилась, и все нашло воплощение на экране. Вторым режиссером на картине работал Витя Сергеев, с которым у нас сложились очень хорошие отношения. Как только Витя получил очередную самостоятельную постановку — «Гений», — тут же вызвал меня и предложил роль бандита. Бороду уже не клеили, но лицо все-таки поуродовали — сделали выпученный глаз. Во время нашего первого разговора о будущей картине мы сидели в кабинете Виктора на «Ленфильме», а там на стене висел стенд с фотографиями актеров, уже утвержденных на роли. Я обратил внимание, что место центрального персонажа пусто.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич, Александр Абдулов и Георгий Мартиросян Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, Абдулов в гриме д’Артаньяна, Георгий Мартиросян — Портоса Фото: из архива Г. Мартиросяна — Вить, кто у тебя на главную роль?— Пока не решил, думаю про Костолевского.— Возьми Шуру Абдулова, не пожалеешь.

— Я с ним не знаком.

— Минуточку, — говорю и набираю Москву: — Шура, ты что делаешь?

— Ничего.

— Можешь в Питер приехать?

— Когда?

— Прямо сейчас.

Через три часа Сашку уже встречали в Пулково. Привезли на студию, они с Витей посидели, поговорили, сделали пробы. В результате Сергеев говорит мне: «Все, для меня вопрос решен».

Фильм настолько полюбился зрителям, что Виктор планировал снимать продолжение, да что-то потом не срослось.

Но вернусь назад, в прежние годы. Сашка жил в общежитии «Ленкома» на «Бауманской», я снимал комнату на Петровке, поближе к театру. В то время мы дружили очень тесно и компания у нас была общая. После спектакля обязательно зависали в ресторане ВТО, который старожилы прозвали Бермудским треугольником: там люди реально пропадали с концами. Потом продолжали гулять у Сашки. Его соседями по общежитию были Таня Кравченко, Витя Проскурин, Анатолий Алексеевич Солоницын, с которым мы нашли друг в друге родственные души. Андрей Тарковский тогда поставил в «Ленкоме» «Гамлета», и Толя получил в спектакле главную роль.

Солоницын был замечательным артистом и необычным человеком. В его комнате хранилось несметное количество разделочных деревянных досок, он их расписывал, Анатолий Алексеевич во всем был очень творческим человеком. Но нас, понятное дело, связывали не только высокие материи. Помню, однажды Сашка улетел на съемки, а мы сидели, выпивали. И вот спиртное закончилось, денег нет, вследствие чего Толя смело предложил:

— У меня есть «Шипр».

— Толь, если честно, я одеколон никогда не пробовал.

— Ну, надо ж когда-то начинать.

Развел его водой, протянул стакан, я хлебнул, мылом отдает:

— Нет, не могу это пить.

— А я махну…

Несмотря на то, что мы неплохо зарабатывали, деньги постоянно куда-то уплывали. Однажды, когда в карманах было абсолютно пусто, пошли с Сашкой на «Мосфильм» сниматься в массовке в «Легенде о Тиле», благо с ее участниками расплачиваются на месте. Лица у нас уже были узнаваемыми, и если бы «засветились» в толпе непрофессионалов, получилось бы неловко, разговоры всякие пошли бы, мол, совсем ребята докатились. Поэтому мы нахлобучили на лоб соответствующие эпохе парики и старательно отворачивались от камеры. В конце концов даже нарвались на замечание режиссера: «Вот вы двое, почему все время стоите к нам боком, развернитесь».

Георгий Мартиросян Георгий Мартиросян Но мы все же ухитрились сняться так, что лиц не было видно. Получили деньги, сразу же купили мяса. А накануне родители прислали Сашке из Ферганы ханский рис, хлопковое масло, и Абдулов приготовил изумительный плов. Естественно, ели его мы не одни, пригласили за стол всех Сашкиных соседей. Ну а где компания, там и бутылочка.Сашка был щедрым, никогда не подсчитывал, кто больше денег дал на общую вечеринку, кто меньше. Скидывались по мере возможностей и обстоятельств. Я снимался, получал гонорар — и мы на него жили, снимался Сашка — мы тратили его деньги. И одежда у нас одно время была общей, я мог, придя в гости, не спрашивая, надеть его куртку, он — мою рубашку.

Однажды встретили в ВТО Юру Тюрина — он в одни годы с Сашкой учился в ГИТИСе, на театроведческом, и тот предлагает: «Слушайте, у меня есть приятельница — американка Карен Андерсон, она работает здесь представителем крупного банка, а по выходным устраивает у себя приемы. Ребята, давайте поедем к ней, она добрейший человек, любит театр, к тому же Карен необходима языковая практика».

Катя (так мы ее звали) жила на Ленинском проспекте в доме дипломатического корпуса. Поскольку мы проходили через пост милицейской охраны, предъявляли паспорта — и автоматически оказывались в поле зрения компетентных органов. Но всем нам тогда очень хотелось посмотреть на заграничную жизнь, многое было в диковинку. Вот и в тот раз Катя заставила меня подивиться западному прогрессу.

Встретив нас, хозяйка выставила выпивку из валютной «Березки»: джин, виски, баночное пиво.

— Я вам сейчас поджарю вырезку, — говорит она и направляется на балкон.

Я за ней:

— Давайте помогу.

— Не надо.

На балконе стоит мангал для барбекю, Катя засыпает в него уголь, поджигает, насаживает мясо на металлический штырь.

— Давайте я буду крутить вертел. Все какая-то польза от меня будет.

— Не надо.

Она пристраивает к штырю моторчик, и тот начинает его крутить.

— Ну, тогда я хоть за мясом послежу, чтобы не сгорело

Александр Абдулов «Сашка был щедрым, никогда не подсчитывал, кто больше денег дал на общую вечеринку, кто меньше. И одежда у нас одно время была общей». На фото Александр Абдулов Фото: И. Гневашев — Не надо, — снова повторяет она.Втыкает специальный градусник и сообщает:— Через семь минут будет готово.

Мне оставалось только руками развести.

Сашка и Катя понравились друг другу, вскоре между ними завязался роман, который длился примерно год, а потом плавно сошел на нет. Они остались друзьями. Забегая вперед, скажу, что наши компетентные органы в итоге признали Катю неблагонадежной и даже настояли на ее высылке из страны. Сашку тоже трясли, сделали невыездным, он очень по этому поводу переживал. Но вернусь к своему рассказу. Однажды на вечеринке у Кати появились в гостях Татьяна Лейбель и Владимир Никольский, они были известной танцевальной парой, выступали на эстраде, много гастролировали. Между Таней и Сашкой сразу пробежала искра. Она кокетничала, постреливала в его сторону глазами. Мне Таня тоже сразу понравилась, какое-то время я даже был в нее тайно влюблен, но отношения у нее сложились с Абдуловым, и я ничего не предпринимал. Если она — женщина моего друга, значит, вопрос для меня закрыт. Вскоре Лейбель переехала к Сашке в общежитие.

Любил ли он ее? Думаю, что да, по крайней мере красивые поступки ради нее совершал. Ну, скажем, такой пример. Таня участвовала в концерте в Питере, им с Никольским отдали целое отделение. И вот сидим мы с Шурой у него в комнате, о чем-то вяло болтаем, и вдруг он встрепенулся:

— А слабо нам полететь к Таньке?

— А что? Не слабо, вперед.

Наша приятельница Лена Бартенева работала в «Интуристе» и легко сделала два билета на ближайший рейс. Добрались до Шереметьево, а дождь хлещет стеной, и погода самая что ни на есть нелетная. Приготовившись к долгому ожиданию, устроились в буфете, выпили коньяку. Смотрели в окно и думали, что на концерт мы безнадежно опаздываем. Вдруг слышим, приглашают на посадку. Мы сидели в зоне «Интуриста», и в Питер вместе с нами должны были лететь всего восемь человек — четверо болгарских пилотов и группа немцев. Нас отвели в салон самолета, усадили в кресла. Вдруг прибегает сотрудница аэропорта, она была в курсе, что нам надо срочно улететь, ей Лена сказала об этом. Предлагает: «Только что приземлился другой борт, он отправится первым. Хотите? Давайте я вас пересажу».

Георгий Мартиросян Георгий Мартиросян Нас отводят в другой самолет, и мы улетаем. Ко второму отделению, в котором как раз и выступала Лейбель, мы все-таки успели, не к началу, правда. Купили большой букет гвоздик, встали в конце прохода. И как только концерт закончился, Шура почесал по прямой к сцене, протянул цветы Татьяне. Что с ней было! Сначала она остолбенела, потом подпрыгнула и завизжала. Поздним вечером все вместе отправились в гостиницу, до утра сидели в номере, выпивали, болтали. А утром улетели назад в Москву. Сашка тут же отправился на кинопробы к Льву Кулиджанову, который собирался снимать картину «Карл Маркс. Молодые годы» (Абдулов рассматривался на роль Энгельса), а я остался дома.Вдруг звонит взволнованная Лена:— Жора, это ты?

— Я, а что случилось?

— Самолет, на который вы были зарегистрированы, не долетел до Питера, разбился на взлете. Думала, что вы погибли.

Меня заколотило. Не выдержал, рванул к Шуре на студию Горького.

— Ты знаешь, что мы могли погибнуть? Самолет, из которого нас вывели, упал.

— Как?!

— Ленка позвонила, рассказала.

Вечером надрались в хлам — отмечали свое чудесное спасение. Вот так романтика нас чуть не погубила.

Отношения Тани с Сашкой нельзя было назвать безоблачными. Абдулов был натурой увлекающейся и вовсе не думал скрываться от восторженных девушек. А по мере того как его карьера стремительно набирала обороты, появлялись все новые и новые поклонницы — целое море! Сашкины подружки в те времена не были известными личностями, но его будоражило число покоренных дам, а не их качество. Никаких моральных терзаний по поводу того, что изменяет близкому человеку, он не испытывал. Правда, гулял не на показ.

Однажды звонит в пять утра.

— Жора, выручай!

— Что такое?

— Загулял. Можешь сейчас встать с постели и поехать со мной в общежитие? Только ты меня отмажешь, тебе-то Танька поверит, что мы были вместе.

— Ладно, Шура, дружба — понятие круглосуточное.

Он заехал за мной на такси. Добрались, Таня открыла дверь, протирая глаза.

Александр Абдулов «Сашкина американская любовь Карен Андерсон, которую мы звали Катей». На фото Александр Абдулов и Карен Андерсон Фото: DEANEWS.RU «Танюлечка, виноват, — начал я проникновенно. — Ко мне приехали друзья, сели выпивать и не заметили, как наступило утро. Клянусь! А чтоб ты не обижалась, вот тебе компенсация», — снял с себя золотой медальон на цепочке и надел ей на шею.Шура посмотрел с удивлением, только что пальцем у виска не покрутил. Но я же должен был быть убедительным! Мол, ради правого дела ничего не жалко. В тот раз проканало. Но возникали и другие ситуации, и Тане бывало по-настоящему больно, когда кто-нибудь с притворным сочувствием подробно докладывал ей о Сашкиных изменах. Она перестала верить его оправданиям, и в итоге они расстались.

Случались в нашей дружбе, как я говорил, и периоды охлаждения. Когда Рома Балаян начал снимать «Храни меня, мой талисман» и пригласил Сашку, тот, что называется, попал в крутую команду: в картине играли Олег Янковский и Александр Збруев. Конечно, он был хорошо знаком с ними по театру, но во время съемок кино, когда целыми днями живешь и работаешь бок о бок, дистанция с коллегами укорачивается. И в какой-то момент он решил, что теперь будет на дружеской ноге со своими именитыми партнерами. Его тянуло в их компанию, а мы стали отдаляться. У меня не было еще достаточного, на его взгляд, уровня звездности. Ленкомовским мэтрам нравилось, что иной раз Сашка разыгрывает при них шута. Сидят они, скажем, на репетиции, и Абдулов говорит: «Сейчас я вам покажу образец воздействия низшего разума на высший».

Подходит к Захарову и с видом деревенского простачка выдает:

— Марк Анатольевич, смотрите, как вырос за последнее время мой однокурсник Карнаушкин.

А тот в ответ абсолютно серьезно:

— Да, Александр Гаврилович, смотрим на него и сами удивляемся.

Все хохочут.

Но по-настоящему близки ленкомовские мэтры, думаю, с Сашкой так и не стали. А в театре Янковский вообще от всех дистанцировался. Он был человеком сложным, ревностно относился ко всем коллегам, хотя с Абдуловым они и не конкурировали при распределении ролей.

Татьяна Лейбель Татьяна Лейбель была популярной танцовщицей Фото: из архива Т. Лейбель

Был период, когда долго не предлагали сниматься, и я согласился участвовать в рекламе, где платили хорошие деньги. Помните: «Шок — это по-нашему»? Загримировали под Ивана Грозного, узнать меня в кадре вообще было трудно, но Олег Иванович разглядел. Остановил в театре и уел:

— Что, совсем плохи дела?

— Нет, просто предложили хорошие условия.

— Ну не знаю, — сказал он с прохладцей, считая себя вправе судить, исходя из собственных представлений об искусстве.

Мне очень хотелось сказать Абдулову: «Саша, не обольщайся, отказываясь от старого друга, новых друзей ты здесь не обретешь. А театр — сложный организм, там в отношениях все просто и однозначно не бывает». Но я молчал, хотя чувство ревности иногда и глодало. Жизнь показала, что я был прав. Того, что называется настоящей мужской дружбой, у Абдулова, мне кажется, ни с Янковским, ни со Збруевым, ни с Колей Караченцовым не получилось.

В «Ленком» взяли Иру Алферову. Сыграв Дашу Булавину в телефильме «Хождение по мукам», она стала настоящей звездой. Сашка сразу же начал за ней ухаживать. Смотрел на Алферову с восторгом: «Ты посмотри, какая она!»

А я в свою очередь закрутил роман с исполнительницей роли Кати Булавиной — Светланой Пенкиной. Но Света в скором времени уехала в Минск и вышла там замуж за Владимира Мулявина, руководителя популярного ансамбля «Песняры».

Предложение Ире руки и сердца Сашка сделал спонтанно на гастролях в Ереване. Я тогда снимался в картине «Конец императора тайги», чудовищно опаздывал на гастроли, чуть не пропустил свои спектакли. Если бы не наш консультант — командующий Сибирским военным округом, — ни за что бы вовремя не добрался из Абакана в Ереван. Он задержал рейсовый самолет до Волгограда, оттуда я перелетел в Тбилиси, а затем уж на такси добрался до столицы Армении. Первым, кого увидел, был сияющий Сашка. Я поинтересовался причиной прекрасного настроения и услышал, что Ира согласилась стать его женой.

Георгий Мартиросян Георгий Мартиросян После свадьбы они поселились в квартире, которую театр выхлопотал для молодой семьи. И тут настал конец шумным вечеринкам. Ира оказалась человеком закрытым и никого не принимала. Думаю, это была большая ошибка с ее стороны. Сашка — человек общительный, ему необходимо было окружение, на которое он выплескивал бы свою бешеную энергию, друзья всегда стояли у него на первом месте. А Ира лишила его этого.

Моя жизнь тоже изменилась. Я разошелся с первой супругой и женился на Татьяне Васильевой. Что бы в своих интервью Таня сегодня ни говорила, у меня с ней все было по-честному. Я влюбился, когда мы начали вместе репетировать в Театре сатиры. Васильева — великая актриса, она может сыграть абсолютно все. Иной раз смотрел на нее и недоумевал: «Господи, как у нее это получается?!» Я был задействован в «Бешеных деньгах» и «Гнезде глухаря», а Таня тащила на себе тринадцать спектаклей, на ней, без преувеличения, держался репертуар.

Я был в курсе ее романа с главным режиссером Валентином Плучеком, она сама мне об этом рассказала, но не переживал, понимая, что бессмысленно ревновать к прошлому. Позже Татьяна Егорова поведала об этом всему свету в книге воспоминаний об Андрее Миронове. Прочитал ее не без любопытства, но выходило так, что именно Егорова была главной любовью Андрюши. Но мы-то знали и видели, что его связывали определенные отношения и с Ниной Корниенко, и с Люсей Гавриловой. Да и женился он в итоге не на Егоровой, а на Кате Градовой.

Татьяна неслучайно выпустила эту книжку только после смерти Андрюшиной мамы Марии Владимировны. Та просто перекусила бы Егорову пополам — для нее сын оставался человеком идеальным.

Не могу разделить точку зрения Татьяны и на атмосферу в Театре сатиры, которая мне лично не казалась тягостной. Просто от Егоровой все немножко шарахались, поскольку была она человеком, как говорится, с дурным глазом. Васильева даже жаловалась мне: «Приведу в театр маленького Филиппа, Егорова на него только глянет, и у сына поднимается температура».

Александр Абдулов и Олег Янковский Александр Абдулов с Олегом Янковским в фильме «Храни меня, мой талисман» Фото: РИА НОВОСТИ В тот период мы с Абдуловым не виделись. Однажды случайно пересеклись в ВТО.— Жора, ты снимаешься?— Ну да, а еще работаю в Театре сатиры.

— Давай соберемся, посидим по-старому.

Я понял, что полноценной замены старому другу Сашка так и не нашел. Мы снова начали общаться. Абдулова тогда распирало от идей. Ему даже выделили в «Ленкоме» отдельный кабинет: он стал организатором благотворительного фестиваля «Задворки», устраивал концерты, средства от которых шли на восстановление храма Рождества Богородицы в Путинках.

Его отношения с Ирой были далеки от идеальных. Как я уже сказал, она не пускала в дом его друзей и он искал общения на стороне. Мужскими компаниями дело уже не ограничивалось. Женщины по-прежнему готовы были броситься ему на шею, стоило только поманить. Знаю, что в театре он давил свой «охотничий» инстинкт, а со многими партнершами по кино заводил короткие, но яркие интрижки.

Рассказывал мне, что на съемках фильма «Женщина в белом» увлекся партнершей красавицей-литовкой: «Женщина невероятная, в постели это что-то!» Фильм снимали в Сигулде, но слухи о том, что у мужа роман, до Алферовой все же докатились, «доброжелатели» постарались. И это не укрепляло их с Абдуловым семейного союза, и без того уже трещавшего по швам. Еще у Иры не складывалась карьера в «Ленкоме», где Сашка стал премьером. А у Абдулова к тому времени уже все должно было быть лучшим, в том числе и жена. Они расстались, но долго не оформляли развода.

В начале девяностых Иосиф Кобзон сделал подарок артистам — оплатил круиз на теплоходе «Федор Шаляпин». Стартовали из Одессы, за две недели успевали посетить Стамбул, остров Родос, Каир, Хайфу. При посадке нам выдали внутренние банкноты, которые можно было тратить в барах и ресторанах, что мы с радостью и делали. Отрывались по полной программе.

У Анатолия Ромашина была с собой видеокамера. Однажды мы ее стащили. Толя хватился — нет, обошел весь теплоход — не нашел. Тогда мы поднялись в радиорубку и сделали объявление: «Анатолий Владимирович, ваша камера нашлась, она находится в баре на носу судна». Толя, страдавший серьезным плоскостопием, поковылял через всю палубу на нос. Заходит в бар, там говорят: «Никакой камеры нам не передавали». Тогда мы делаем новое объявление: «Извините, перепутали, ваша камера находится в баре «Подкова» на корме». Толя туда с тем же успехом. Наконец до него дошло, что так товарищи развлекаются. Когда он нас вычислил, прятать камеру стало бессмысленно, отдали. Да, поездка была бурной.

Ирина Алферова и Светлана Пенкина Ирина Алферова и Светлана Пенкина в фильме «Хождение по мукам» Фото: Мосфильм-ИНФО Как-то утром Сашка жалуется:— Не могу понять, кто живет у меня за стенкой?— А что такое?

— Всю ночь спать не давали: стонали, охали, визжали.

Однажды подходим к его каюте, а в соседней распахивается дверь, выходит Никита Богословский. Оказывается, он проводил ночи с композитором Сивашовой, своей будущей женой. Абдулов тут же запустил шутку: «Богословский по ночам бороздит Сиваш».

В той поездке Сашка познакомился с красавицей Галей Лобановой. Она была моей землячкой, тоже родилась в Ростове. Как только он ее увидел, тут же сделал стойку. Галя должна была отправиться в круиз с молодым человеком, но тот забыл паспорт, пообещал догнать ее в Стамбуле, но так и не появился. Абдулов всегда ухаживал красиво, был верен себе и тут: накрывал роскошные столы, где Галя сидела на самом почетном месте, дарил цветы и украшения. В общем, покорял. В результате с теплохода они сошли вместе и не расставались почти девять лет.

Галю с полным правом можно назвать гражданской женой Абдулова. Она взяла на себя все заботы о нем. Контролировала строительство дачи во Внуково, куда они потом переехали, с радушием встречала гостей и в отличие от Иры с удовольствием общалась с Сашкиными друзьями.

Кстати, с дачными делами некоторым образом связано следующее охлаждение в наших отношениях. Сначала Саша получил кусок земли в Лужках, в сорока трех километрах от Москвы, где создавался кооператив Союза кинематографистов. Но что-то ему там не нравилось, и участок долго пустовал. Как-то он говорит:

— Хочу продать эту землю.

— Шур, давай я ее у тебя куплю.

— А тебе зачем?

— Не понял…

— Ну зачем она тебе?

— Затем же, зачем и всем! Построю дом, буду жить за городом на свежем воздухе.

— Ой, даже не знаю, — тянул он, глядя на меня с каким-то странным сомнением.

— Шура, я что, кажусь тебе прокаженным?! — разозлился в конце концов я, развернулся и уехал.

Мы снова перестали видеться. Правда, быстро помирились. А позже я услышал, что он продал участок кому-то из малознакомых киношников за смешные деньги, что, разумеется, мне было неприятно.

Александр Абдулов и Ирина Алферова с дочкой Ксенией Женившись, Абдулов удочерил Ксению — дочь Ирины от первого брака, 1982 год Фото: В. Арутюнов/РИА НОВОСТИ Но вернусь к рассказу о Гале. Знаю, что она пыталась родить Сашке ребенка, было несколько неудачных беременностей. Обсуждать это даже со мной Абдулов не хотел. Через некоторое время в их семье начались проблемы, то и дело возникали ссоры.— Она замечательная женщина, — пытался вразумить я его. — Где ты еще найдешь себе такую любящую?— Она пытается меня воспитывать.

— Это по какому же поводу?

— Я, например, считаю, что не должен перед ней отчитываться, почему поздно возвратился домой. Когда хочу, тогда и прихожу.

— Ты не прав, Галя волнуется…

— Все! Хватит об этом! — взрывался Сашка.

Знал: если Абдулов раздражается, приводить ему какие-либо аргументы бесполезно — все равно он тебя не услышит.

Я очень переживал, когда Сашка все же расстался с Лобановой, считал, что он совершает ошибку. Галя перебралась из Внуково в Сашкину двухкомнатную квартиру на Песчаной. Я настаивал, чтобы она там и осталась:

— Все-таки Галя посвятила тебе девять лет жизни, ты просто обязан ее отблагодарить. Перепиши на нее квартиру.

— Пусть живет, сколько захочет. Я ее не гоню.

— Но ты так и не оформил развод с Алферовой. А если с тобой, не дай бог, что-то случится? Не сомневаюсь, что наследники объявятся в ту же секунду и выставят Галю на улицу.

Абдулов говорил мне, что в свое время, чтобы съехать от Алферовой и получить собственную жилплощадь, он представил фиктивную справку о разводе. На самом деле он еще долго оставался по документам мужем Ирины. В итоге Сашка меня послушал, оформил развод и одновременно — дарственную на квартиру на имя Гали.

Следующая Сашкина подруга Лариса Штейнман посвятила ему целую книгу, хотя их отношения длились немногим более года. Он познакомился с ней на «Кинотавре», она представилась Сашке как журналистка. В Москву из Сочи они вернулись вместе. Лариса мне сразу не понравилась: слишком активная, во все влезающая. Но я Абдулову ничего по этому поводу не говорил, понимал, что бесполезно. А вот новые Сашкины приятели — бизнесмен Леша Орлов и милицейский чин Илья Хотюшенко — не скрывали неприязни к новой девушке. Можно сказать, встали на дыбы: «Сашок, она плохо на тебя влияет, ты должен с ней расстаться!» И он, как водится, выбрал друзей.

Кстати, в те времена у меня вызывали улыбку граждане, которые, только-только оказавшись в окружении Абдулова, говорили: «Я дружу с Сашей». По разным поводам он общался с сотнями людей. О какой дружбе могла идти речь? Просто ребят, пути которых пересеклись с абдуловским, грело, что они, так сказать, «приближены ко двору».

Но бывало, что и случайные люди оказывали ему большие услуги. Как-то в Доме кино меня познакомили с человеком по имени Леша Пляс, у него в Архангельске была своя лесопильня. Услышав об этом, я свел его с Абдуловым, который строил дом: мало ли, может, новый приятель будет чем-то полезен Сашке. И Леша действительно за символическую плату в десять тысяч рублей подогнал ему два МАЗа со ста кубометрами древесины. Когда строительство было закончено и гости собрались на новоселье, Сашка, обращаясь ко мне, похвастался:

— Вот, все обошлось в копейки, друг выручил — практически подарил древесину.

— Шура, ты ничего не путаешь? Не я ли тебя с ним познакомил?

Сашка любил похвастаться близостью к властям предержащим и с некоторыми в самом деле был тесно связан. Но многие лишь недоверчиво ухмылялись, когда он, например, говорил: «Сейчас сделаю один звонок Лужкову и решу твой вопрос». Про всех его высокопоставленных знакомых говорить не берусь, но точно знаю, что с бывшим мэром Москвы у него были добрые отношения. Срежиссированный Абдуловым спектакль «Бременские музыканты» часто играли на городских праздниках.

С какого-то момента Саша стал заводить знакомства по большей части с людьми, которые были ему полезны. К тому, что творится в моей жизни, был равнодушен. А я тяжело и крайне болезненно разводился с Таней Васильевой, очень переживал, что теперь не каждый день смогу видеть нашу дочь Лизу. Но Абдулову не приходило в голову меня поддержать, хотя он был в курсе моих дел. Иногда спрашивал:

— У тебя кто-нибудь есть?

— Сейчас нет.

И весь разговор. Кстати, как-то Таня снималась с ним в Израиле в фильме «Кофе с лимоном». Жаловалась, что Абдулов зазвездил. Мог сесть в машину на переднее сиденье, откинуть кресло и даже не поинтересоваться, удобно ли сзади Татьяне, не зажал ли он ее. «Тань, а ты чего молчала? — возмущался я. — Сказала бы: «Саня, алло! Ты здесь не один!»

Георгий Мартиросян и Александр Абдулов «Я задавал Абдулову вопрос: «Что ты творишь со своей жизнью? Почему сжигаешь ее?» У Сашки не было постоянной подруги, он пил по-черному». Георгий Мартиросян и Александр Абдулов Фото: PERSONA STARS С полезными людьми он вел себя иначе. Еще бы, они ссужали его деньгами, когда он в пух и прах проигрывался. Знаю, что весь свой гонорар от съемок у итальянцев — тысяч двадцать пять долларов, — Абдулов спустил в казино гостиницы «Ленинградская».Однажды ехали по Новому Арбату мимо казино «Метелица». «Давай остановимся»,— попросил Сашка. Зашли, он сразу же сел за стол, где играли в блек-джека, удваивал, утраивал ставки. Я стоял рядом. Абдулов в ту ночь был фартовым и к восьми утра выиграл тридцать пять тысяч долларов.— Шура, поехали домой, хватит, — увещевал я.

— Щас, щас, подожди!

А у самого безумные глаза, мозг, по всей видимости, в отключке. Там ведь еще и бесплатную выпивку постоянно подносили. Потом Саша ринулся к рулетке, за сорок минут спустил весь свой выигрыш, еще и «попал» на три тысячи и только тогда успокоился. Я повез его домой и всю дорогу отчитывал:

— Для чего это тебе? Нервы пощекотать? Выиграл огромные деньги — уходи, потрать их с умом.

— Ладно, обойдусь без твоих советов.

Я тогда нередко задавал Абдулову вопрос: «Что ты творишь со своей жизнью? Почему сжигаешь ее?» А он действительно уничтожал себя. Это был период, когда у Сашки не было постоянной подруги, и он, как мне казалось, пил просто по-черному. Звонит:

— Что делаешь?

— Ничего.

— Приезжай. Посидим, раздавим пару бутылок.

Не мог ему отказать, понимал, что если не приеду, все равно он выпьет. Я-то хоть вовремя тормозну его. Все это было довольно грустно и, конечно, совсем не похоже на наши посиделки в молодости.

Когда Абдулова пригласили сниматься в сериале «Капкан», наладились его отношения с Алферовой. Она играла там пропавшую жену героя. Видно, нанесенные друг другу обиды покрылись слоем пыли, и Сашка стал снова общаться с Ирой, уже по-приятельски. Она потом даже играла в его антрепризе. В свое время Абдулов удочерил Ксюшу — дочь Иры от первого брака. Всегда относился к ней как к родной. Когда Ксюша собралась замуж за Егора Бероева, Сашка принял активное участие в организации свадьбы. Гуляли в ресторане Стаса Намина неподалеку от «Библиотеки имени Ленина». В основном собрались друзья Ксюши и Егора, но я тоже был в числе гостей.

Георгий Мартиросян и Татьяна Васильева «Моя жизнь изменилась. Я женился на Васильевой. Что бы в своих интервью Таня сегодня ни говорила, у меня с ней все было по-честному». Георгий Мартиросян и Татьяна Васильева Фото: PERSONA STARS — Папочка, скажи тост! — попросила Ксюша.— Поздравляю вас, очень люблю, живите дружно.Вот тебе и все. Сашка не умел говорить красивые тосты, вообще оратором не был никогда. Травить байки он умел и любил, но это были в основном чужие истории, которые он выдавал за свои. Не был Сашка и глубоким интеллектуалом.

Станислав Говорухин любит вспоминать, как Абдулов снимался у него в триллере «Десять негритят» по роману Агаты Кристи. Там по сюжету друг за другом погибают герои и до конца непонятно, кто же их убивает. Сашкин персонаж умирал первым. Он отснялся и уехал. А через какое-то время в Доме кино встретил Говорухина и спрашивает:

— Слав, так кто убийцей оказался?

— А ты что, сценарий не читал?

— Читал, но только свою роль.

Кстати, заучиванием роли Сашка тоже себя не сильно утруждал. Режиссеры это знали и развешивали вокруг съемочной площадки плакаты с его текстом, который он читал. Изначально роль водителя у бандитов в «Месте встречи…» была большая. Но поскольку Сашка слов не выучил, Говорухин его наказал: велел гримерам сделать ему родимое пятно в пол-лица, Абдулова там практически не узнать.

Возвращаясь к Ксюше Алферовой и Егору Бероеву, хочу сказать: я не знал их близко, но был рад поработать вместе в антрепризном спектакле «Серебряная корова». Поначалу Бероев показывал себя очень неплохо, симпатично играл. Но не прошло и года, как с ним что-то случилось. Может, медные трубы славы оказались не по силам? В общем, собираемся мы на гастроли в Израиль. И прямо в аэропорту разворачивается вот такая сцена.

«Гонорар недостаточный!» — заявляют Алферова с Бероевым организаторам гастролей.

А самолет уже прогревает двигатели. И рядом сидят на чемоданах актеры, которые не понимают, то ли им регистрироваться на рейс, то ли возвращаться домой. В конце концов парочку как-то уломали. Прилетаем, смотрю на афишу, а на ней гигантскими буквами написано «Бенефис Егора Бероева и Ксении Алферовой», а остальные исполнители перечислены внизу мелким шрифтом. Я к продюсерам

Ксения Алферова и Егор Бероев Ксения Алферова с мужем Егором Бероевым Фото: Е. Никитченко/ТАСС — В чем дело?— Они согласились приехать только на таких условиях.Играем спектакль, произношу свой текст, вдруг слышу, как Бероев шипит: «Ну хватит уже, заканчивайте». Еле сдержался, чтобы не подойти и не дать ему в лоб прямо на сцене. И как только появилась возможность уйти из этого спектакля, я ею воспользовался.

Нас учили, что театр — коллективное творчество, иной раз требуется положить целую жизнь, чтобы доказать, что ты имеешь право называться артистом. Кстати, определение «звезда» не люблю, по душе, когда меня называют профессионалом. Если я стану наплевательски относиться к профессии, она начнет мстить. А сегодня: снялся в отстойном сериале, сыграл как смог — и ты уже знаменитость. А если у тебя еще и райдер есть, то ты и вовсе дерешь нос перед коллегами. Вот и с Бероевым произошло нечто подобное.

Сашка однажды тоже попытался корчить из себя мэтра. Мы должны были ехать на выступление, отправлялись от его дома на микроавтобусе. Пока я туда добирался, попал в жуткую пробку. Только доехал, Абдулов кричит:

Александр Абдулов с женой Юлией Милославской Александр Абдулов с женой Юлией Милославской Фото: Л. Ларина/PHOTOXPRESS — Кто ты такой, чтобы я тебя ждал?!

— Шура, заткнись! Это не моя вина, что опоздал!

Сопровождавшие нас люди так и присели от неожиданности. Одним ударом я сбил с Сашки всю спесь. А она в нем проявлялась. Ну, наверное, сложно не потерять голову, если ты окружил себя людьми, которые день и ночь поют тебе дифирамбы.

За что можно было уважать Абдулова, так это за отношение к матери и семье. Все, что касалось Людмилы Александровны, было для него свято. Мы в свое время ездили к ней в Иваново на электричке, ночевали на сеновале, тусовались с местными девчонками. Потом Саша построил для мамы отдельный дом на своем участке во Внуково, там она жила со старшим сыном Робертом и его женой Альбиной. Иногда Сашку прорывало, и он крыл родню на чем свет стоит. Это ведь он тащил на себе всю большую семью, обеспечивал не только брата, но и его дочь, и дочь погибшего среднего брата Володи. Робик получал пенсию и не работал, зато всегда ворчал, когда к Сашке наезжали друзья и накрывались столы. Считал, что брат бросает деньги на ветер. Сашку это бесило, и отношения с Робиком были напряженными.

Георгий Мартиросян, Александр Абдулов, Лариса Долина и Сергей Соловьев Георгий Мартиросян, Лариса Долина и Сергей Соловьев на праздновании дня рождения Абдулова во Внуково Фото: А. Эрштрем/7 Дней — Почему я должен покупать дубленку его жене? — возмущался он.— Не спустил бы те тридцать пять тысяч долларов, не возникало бы сейчас такого вопроса, — отвечал я.— Сколько еще ты будешь об этом напоминать?!

Одинокий период в Сашкиной жизни закончился, когда он познакомился с Юлей Милославской. До сих пор не могу понять, что их привлекало друг в друге… Но Сашкины чувства были пылкими. Кроме того, Юля подарила ему единственного ребенка — дочь Женечку. Поклонницы в тот момент перестали его интересовать. Если раньше, особенно на гастролях кто-то из дам обязательно составлял ему компанию, то теперь приехали, отыграли спектакль, сразу в машину и в гостиницу. А когда поклонницы настигали его, говорил: «Извините, я занят».

Роберт Абдулов с внучкой Старший брат Абдулова Роберт с внучкой Фото: М. Штейнбок/7 Дней

Юля, как и Галя раньше, сразу поняла, что разлучать Абдулова с друзьями нельзя. Компании дневали и ночевали в их доме. У меня был момент, когда я продал старую квартиру, а новую еще не купил. Так Юля предложила перекантоваться у них на даче. И я прожил там месяца три. Двадцать девятого мая всегда широко отмечали Сашкин день рождения. Однажды ребята придумали нарядиться пионерами, зачитали ему грамоту, во двор внесли палатку — вроде бы собрались в поход, но там сидела обнаженная девушка. Сашка любил, чтобы вокруг было много народу, этот вечный праздник.

О том, что у него проблемы со здоровьем, Абдулов знал. Друзья отвезли его в Китай, где местный врач сказала: «У вас либо начался, либо скоро начнется онкологический процесс, обратите на это внимание». Но Сашка махнул на предупреждение рукой. Съемки его нового фильма «Гиперболоид инженера Гарина» сначала проходили в Астрахани, я на них присутствовал, играл небольшую роль и в общем не заметил тогда в друге особых перемен.

Потом группа перебралась в Крым, и вот там Абдулову стало плохо. Открылась язва, он много курил и на нервной почве почти ничего не ел. Его отвезли в больницу и прооперировали, во время операции врачи и обнаружили у Саши рак легких в последней стадии. Он таял на глазах, к его лечению подключились все друзья, скинулись, отправили в Израиль, но было поздно.

Женя Абдулова с Юлией Милославской Дочь Александра Абдулова Женя с мамой Фото: И. Питалев/РИА НОВОСТИ Я навестил его в больнице под Новый год, вошел в палату и вздрогнул. Абдулов лежал на кровати маленький, ссохшийся, только глаза сверкали по-прежнему. Я тогда понял, что прощаюсь с другом. Еле сдержался, чтобы ничем не выдать своих чувств. Через три дня Саши не стало. Он умер буквально у Юли на руках. Сел пить чай, потом отставил чашку в сторону и обмяк… Так рассказывала Юля. Александр Абдулов Абдулов на съемках своего последнего фильма «Гиперболоид инженера Гарина» Фото: В. Нилов/PHOTOXPRESS

Не осуждаю Юлю за то, что Сашиной маме пришлось после смерти сына вернуться на родину в Иваново. Слышал, она уговаривала свекровь остаться, только не хотела, чтобы рядом жил Роберт с женой. Друг Абдулова Леша Орлов не оставил Юлю в беде, делал все, чтобы они с дочкой ни в чем не нуждались. В последний раз я видел Сашину вдову как раз на дне рождения Леши, она и сейчас одинока, верна памяти мужа.

Абдулов рассказывал, что как-то приехав в Фергану, где прошли его детские годы, он познакомился с ясновидящей, и та сказала, что у него «двенадцать ангелов-хранителей». Наверное, она была права, именно эти ангелы много раз спасали его от бед. Помню, однажды мы возвращались из Одессы. Самолет начал подниматься, и вдруг раздался жуткий вой. Я увидел, как абсолютно белый бортинженер ринулся в хвост самолета и ногой захлопнул открывшуюся дверь. Так мы в очередной раз спаслись. Позже на Сашку набросился мужик с топором, псих, считавший, что он увел у него Алферову. И снова Абдулов уцелел. И еще увернулся от сумасшедшей поклонницы, плеснувшей в него серной кислотой у служебного входа в «Ленком». Но перед болезнью ангелы оказались бессильны.

Однокурсник Александра Абдулова: о студенческих шутках, неудачных пересдачах и первой любви актера

  • «Целый месяц Саша не приходил на занятия, только передавал в деканат справки о болезни. И никто не обращал внимания на печать. А между тем медучреждение, в котором так долго лечился Абдулов, называлось «роддом № 10». Эти справки доставала ему девушка Таня, работавшая в том роддоме медсестрой», — рассказывает однокурсник Александра Абдулова Юрий Коноплянников.

    Утро. Студенты ГИТИСа идут на занятия. Один Сашка Абдулов стоит в сквере, у забора, страшно расстроенный и через прутья с тоской смотрит на родной ГИТИС. «Что, Саша, опять тебя выгоняют? Что на этот раз?»

    При том что Абдулов был, очевидно, самый талантливый из нас, его выгоняли с нашего курса раз пятьдесят. Или сто пятьдесят — все сбились со счета. Бывало, выплывали какие-то Сашины студенческие шалости. Вроде той, что он с друзьями устроил в общежитии. Был у нас там вахтер Прохорыч, страшный зануда. Так он всем надоел, что решили его проучить. При входе в общежитие стоял на постаменте небольшой бюст Ленина. И вот однажды ночью, когда Прохорыч, как обычно, закрыл дверь общежития на ключ и ушел спать в свою каморку, Абдулов с товарищами взяли и унесли бюст в туалет, на второй этаж. Время

  • меня две тысячи студентов, не считая педагогов. И все сумасшедшие!» Горбунов мог сколько угодно кричать: «Я тебя выгоню!» — но, как правило, не выгонял. Студенты шутили: «Поступить в ГИТИС почти невозможно. Но еще труднее сделать так, чтобы тебя отчислили. Тут нужно как минимум убить милиционера».

    Но вот именно Абдулову то и дело не везло. Он раз за разом попадал под раздачу — часто по нелепой случайности. И когда над ним в очередной раз сгущалась туча, Саша страдал всерьез в ожидании отчисления. Он ведь видел поступление в театральный смыслом своей жизни! Приехав из родной Ферганы, был принят туда со второго раза, при конкурсе 150 человек на место, несмотря на то что, как сам мне рассказывал, сделал 40 ошибок в сочинении. Причем Сашу всегда

    • интересовал именно ГИТИС — а вот находящееся неподалеку Щукинское училище он почему-то не признавал и презрительно называл ПТУ. Помню Абдулова радующимся поступлению. Мы, зачисленные на 1-й курс, 1 сентября 1971 года собрались в Большом зале ГИТИСа. Там мы впервые увидели Матвея Алексеевича Горбунова, который много лет проработал ректором ГИТИСа и принимал самое активное участие в жизни студентов. Он тихим голосом произносил приветственную речь. Мы с Сашей стояли прямо около сцены и догадались прислушаться. Оказалось, Матвей Алексеевич говорит удивительные вещи: «Вот жалуются, что студент у нас плохой пошел, не ходит на лекции. Но так говорят только профессора, которые написали свои лекции еще в 1945 году, сразу после войны, и до сих пор шпарят по ним. Какой же студент будет ходить на такие

      • лекции?» Саша дернул меня за руку и каким-то ликующим шепотом сообщил на ухо: «Теперь ты понял, КУДА мы пришли учиться?! Вот это — институт! Вот это — ректор!»

        Образовалось два лагеря: в защиту и против Абдулова

        Вообще, в Саше с самого начала чувствовалась какая-то внутренняя независимость, с преподавателями он держал себя свободно. Недели не прошло, как Абдулов уже подошел к художественному руководителю курса Иосифу Раевскому, народному артисту СССР, корифею театра, и попросил… постоянный пропуск во МХАТ. Студенты обомлели, им бы и в голову не пришло просить «контрамарочку». А Раевский отнесся к этому нормально, пропуск Саше принес. И даже сказал: «Молодец! Сразу видно: театром интересуется человек». В общем-то Раевский

        • оказался прав: театром, актерством Абдулов был просто одержим. И от перспективы вылететь из ГИТИСа впадал в отчаяние. Когда его в очередной раз принимались пугать отчислением, Саша терял всю свою обычную активность: не бегал, не просил, не извинялся, не пытался ничего объяснить. Он просто стоял у забора, не решаясь войти в калитку, и молча пропадал! И, как ни странно, всякий раз это срабатывало: кто-то не выдерживал и врывался в деканат: «Да пожалейте же Абдулова, на нем лица нет! Довели человека!» Тут же образовывалось два лагеря. Одни говорили: «Ну сколько же можно!» Другие: «Зато он талантливый, перспективный актер». И вторые всякий раз побеждали первых.

          Поразительно, но когда Абдулов обнаруживал, что на этот раз опять пронесло, он почти мгновенно забывал

          о своих недавних страданиях и делался по-прежнему легкомысленным. Помню такой эпизод: в студенческом театре начинается репетиция. На часах — 16.30. Первая сцена — у Абдулова. Но его нет. А репетицию ведет гроза курса Успенский, который чрезвычайно ценит дисциплину. Спрашивает, где Абдулов, а никто не знает. То есть, может, и догадываются — но молчат. Вдруг в 17.00 открывается дверь и влетает Саша: шапка набекрень, пальто нараспашку. Успенский грозно спрашивает: «В чем дело?!» — «Я проспал». — «Как это — проспал?! Можно проспать в 8 утра, ну в 9! Но в 5 часов вечера нельзя проспать!» А просто Саша всю ночь играл в покер, а днем отсыпался. В нем чувствовалась какая-то непостижимая свобода духа. В рамки дисциплины Сашу было загнать невозможно. Вот потому-то так часто ставился вопрос о его отчислении по причине неуспеваемости или очередной проделки.

          Что касается успехов в учебе, то с нетворческими предметами у Саши были большие проблемы. Например, с историей КПСС, которую он пересдавал 13 раз. Преподаватель — Василий Степанович Василенко — был строгий, педантичный и немного нервный человек. Про него рассказывали, что он был жертвой сталинских репрессий. Не знаю уж, что он думал о сути предмета, который преподавал, но больше всего на свете он уважал точные, сухие знания. И требовал их от студентов. С Сашей Абдуловым они были решительно несовместимы! Вот вытаскивает Саша билет. Там написано: «Революция 1905 года». «Можно я с ходу отвечу?» — предлагает Саша. Василий Степанович, окидывая его мученическим взглядом, отвечает: «Да вы, молодой человек, лучше все-таки посидели бы, подумали, подготовились. Глядишь, что-то и вспомнили бы». Но Саше вспоминать некогда, у Саши —

          • вдохновение! «Василий Степанович! Вы только вообразите: голод, холод, кровь. Море крови, Василий Степанович!» — «Абдулов… остановитесь! — морщился преподаватель. — Вы опять пытаетесь неумело скрыть тот факт, что ничего не знаете по существу. Я бы советовал вам сесть и подготовиться к ответу на второй вопрос — Ленский расстрел». — «Ленский расстрел, Василий Степанович! — еще больше заводится Саша. — Шаги. Идут люди. Это рабочие! И тут — выстрел. Сначала один, потом…» — «Абдулов, вон отсюда!» — кричит Василий Степанович.

            Заведующий кафедрой актерского мастерства Иосиф Раевский лично разыскивал потом расстроенного Абдулова и спрашивал: «Ты почему опять историю КПСС не сдал? Ну как ты мог?» — «Да если бы Василий Сте­панович захотел, я бы давно сдал!» —

            оправдывался Саша. Мысль, что тут что-то зависит и от него самого, что он может просто сесть и через не хочу, через не могу выучить проклятый предмет, Саша решительно отметал. И дело вовсе не в том, что он ленился. Просто его голова так не работала. Он не мог мыслить никому не нужными датами, цифрами и фактами. Он мыслил мизансценами. Характерами. Образами! Я пару раз сам брался подтянуть его по истмату, пытаясь втолковать Саше хотя бы азы. «Старик, это бессмысленно. Я тебя слушаю, а сам думаю совершенно о другом!» — пожимал плечами Абдулов. И всякий раз это кончалось тем, что он опять маялся в скверике у забора в ожидании отчисления. И опять одни говорили: «Сколько же можно! Есть, в конце концов, учебная программа!» Другие возражали: «Он — актер! И очень талантливый. Что ему ваша учебная программа?»

            Сашин талант бил через край, и это даже не всегда шло на пользу делу. Помню, на третьем курсе мне доверили ставить спектакль «Петр», где высокий, фактурный студент играл царя Петра I, а его сына, царевича Алексея, доверили играть Саше. Абдулов незадолго до этого переболел и выглядел бледным и исхудавшим — то есть был поразительно похож на портреты царевича Алексея. Беда в том, что царевич был человеком тихим, робким. А в Саше словно вулкан пробуждался, когда он оказывался на сцене. Он так кричал, так интонировал, что перекрикивал самого Петра. Когда я ему втолковывал, что царевич Алексей не может так эмоционально себя вести, ведь государственные дела его вообще не интересуют, Саша говорил: «Ну хорошо. Но могу я хотя бы подойти к Петру, схватить его за грудки и сказать: «Ууууу, гад, ты же такое творишь!» В итоге я махнул рукой, и он

            • так и сыграл своего Алексея, полностью забив и переиграв остальных персонажей. Был подобный случай и на съемках фильма «В восемнадцать мальчишеских лет», где мы с Сашей оба хотели получить какой-нибудь эпизодик. Сначала повезло Саше: ему предложили крошечную роль курсанта Иванова, которому полагалось только сказать: «Прицел 120, огонь, пли!» Но Абдулов так темпераментно это проделал, с такой силой взмахнул рукой и подался вперед, что не удержался на ногах и буквально выпал из кадра. В итоге роль курсанта Иванова у него отобрали и передали мне.

              Красивая медсестра Таня и ее справки

              За всю историю Сашиных «отчислений» из ГИТИСа одно все-таки чуть было не состоялось. Ведь талантливый студент

              Абдулов, с огромным рвением постигавший секреты актерского мастерства, оказался злостным прогульщиком занятий по специальности — а это уже не прощалось, это уже было серьезно! Выяснилось, что целый месяц Саша прогуливал институт по поддельным справкам о болезни. Он исправно, каждую неделю, передавал в деканат эти справки. И никто не обращал внимания на печать. А между тем медучреждение, в котором так долго лечился Абдулов, называлось «роддом N 10». Эти справки доставала ему девушка Таня, работавшая в том роддоме медсестрой. Это была очень эффектная блондинка. Она часто приходила к Саше в общежитие, и все мы ему страшно завидовали — таких красавиц даже у нас на актерском не было. И это у Тани Саша пропадал, когда якобы болел. На этот раз утешить его было нечем.

              Известно было, что бумаги на отчисление уже напечатаны в секретариате. И тут случилось чудо: к забору, где стоял Саша, вышел сам Матвей Алексеевич Горбунов. И прямо спросил: как студент Абдулов объяснит свой безобразный поступок? И тут выяснилось, что Саша прогуливал институт… из-за любви к искусству. Он, оказывается, предпринял серьезный рейд по съемочным площадкам, в надежде получить настоящую роль. Весь этот месяц он, как на работу, ездил на «Мосфильм», узнавал, какие фильмы там снимаются, и предлагал себя ассистентам режиссеров. Саше не терпелось сниматься в кино. Ждать он больше не мог. Тот Сашкин штурм, правда, особым успехом не увенчался. Но на «Мосфильме» его запомнили. Как-то один наш однокурсник рассказывал: «Прихожу я на пробы, представляюсь, говорю, где учусь. А мне сразу: «Значит, вы с курса того

              • Александр Абдулов с Ириной Алферовой в фильме «С любимыми не расставайтесь». 1979 г. енька, который на каждый просмотр по два раза приходит? Такой настойчивый и, кажется, очень талантливый — Абдулов его фамилия…»

                Надо ли говорить, что Сашу в ГИТИСе опять оставили. Ведь в глазах Горбунова не было ничего более внушающего уважение, чем тяга актера к работе!

                Разрыв с первой любовью Абдулов пережил тяжело

                Вот чего я не могу вспомнить в связи с этой историей — это куда потом подевалась красавица Таня. У них с Сашей была такая любовь, а почему закончилась — теперь уже никто, наверное, не скажет… Но вообще-то Абдулов в те годы был очень влюбчивым. И всякий раз считал, что это — навсегда, и каждое новое

                пришедшее в его жизнь чувство воспринимал как последнее. При этом разрывы переживал достаточно тяжело. Я не был свидетелем его личной жизни в Фергане, поскольку туда никогда с ним не ездил. Но ребята рассказывали, что в Фергане его ждет невеста. Его одноклассница Наташа, первая любовь. Саша вовсе не считал, что его переезд в Москву что-то меняет в их с Наташей планах пожениться. Однако девушка оказалась гораздо более дальновидной, чем он. Наташа понимала, что в Фергану Саша не вернется, а самой ей слишком страшно было перебираться в Москву. Словом, она не соглашалась выйти за него замуж. В то время Абдулов еще часто, при любой возможности ездил в Фергану. Земляки Саши рассказывали, что молодая пара часто ссорилась, что после очередной ссоры он даже однажды ночевал у любимой во дворе, на спортивной площадке… А когда вернулся в Москву

                — на нем просто лица не было, так горевал. Вот так он все переживал — по полной программе! Хорошо еще, быстро отходил…

                Саша — во всяком случае, такой, каким я его знал, — никогда не относился к девушкам цинично. Его как-то не портило женское внимание, которого с каждым годом у него становилось все больше и больше. Он ведь был симпатичным. И к тому же быстро приобрел столичный лоск и шарм. Саша умел выглядеть стильно — джинсы, волосы чуть длиннее обычного, часто с собой — пластинка «Битлз»… Для пущего эффекта он любил подкатить к институту на такси. В этом мы с ним, надо сказать, совпадали. Благо от общежития недалеко, с Трифоновки до Арбата езды — на рубль. Конечно, нам, студентам, и рубль — слишком большие деньги. Но мы с Сашкой просто всякий раз находили двоих попутчиков — и

                • шиковали всего за 25 копеек с носа.

                  Вообще-то роскоши в нашей тогдашней жизни было немного. В общаге делили комнату на четверых. А группы тогда набирались пестрые: в многонациональном государстве СССР существовали разнарядки, по которым в каждом институте обязательно должны были учиться представители разных республик, а то и дружественных стран. И вот с нами вместе учились и туркмены, и азербайджанцы, и казахи, и чеченцы, и вьетнамцы… С удовольствием вспоминаю наше бесшабашное житье в общежитии. Помню, как мы с Сашкой хохотали над проделкой студента Коли с режиссерского факультета. К нему в комнату подселили вьетнамца, и Коля решил подшутить. В шесть утра растолкал своего соседа и сказал: «Вставай! Гимн СССР пора петь!» И с тех пор целую неделю каждое утро

                  ровно в 6 часов поднимал таким образом своего иностранного друга, и они пели вдвоем гимн СССР. Сашка даже бегал смотреть на них. Потом он рассказывал, как эти двое торжественно встречают рассвет страны, в которой волей судьбы им было суждено поселиться в одной комнате. Ну а потом Коле это развлечение надоело, и он перестал будить своего вьетнамца. Тогда вьетнамец попытался в свою очередь в назначенное время растормошить Колю: «Вставай! Гимна! Вставай!» Разумеется, Коля не послушал. Мы думали, что на этом история и закончится. Каково же было наше веселье, когда Колю вызвали в деканат — с требованием дать объяснение, что там у них происходит по утрам с вьетнамцем и гимном СССР. Оказывается, сосед пожаловался на Колю, что тот пренебрегает по утрам пением гимна…

                  Что бы ни произошло в общежитии — все бежали рассказать об этом Сашке и посмеяться вместе с ним. Кстати, несмотря на студенческое житье-бытье в общаге, мы не были ни оборванными, ни неряшливыми. Тем более Саша! Он был весь такой отутюженный, обустроенный — сразу видно, что о нем наши студентки хорошо заботились. Наши пути начали расходиться сразу после того, как годы учебы в институте подошли к концу. Первый из нас всех распределение в театр получил Сашка. В это просто невозможно было поверить: он сумел попасть к Марку Захарову, в знаменитый «Ленком»! Не имея ни связей, ни больших ролей в кино, ни, соответственно, большой известности на тот момент. Сашка просто пришел к Захарову и сказал, что хотел бы работать у него в театре. Поскольку им как раз нужен был молодой актер, его посмотрели и взяли.

                  После института, когда слава Саши стала набирать обороты, мы уже совсем редко виделись. Но однажды наступил такой момент, когда я к нему обратился за помощью. И Саша сразу согласился. Пригласил меня заехать к нему в «Ленком». Так вышло, что накануне вечером я сильно выпил. И вот когда Саша увидел меня, его лицо выразило полное недоумение: «Юра, что же ты такой пьяный?» — «Нет, Саша, я трезвый. Пьяный я был вчера», — ответил я. Но его огорчение меня поразило. Оказывается, он сделался серьезным человеком! Никакой расхлябанности гения в нем больше не осталось. Все это ушло вместе с юностью. Похоже, Сашка Абдулов после института сделался другим человеком…

                  Анастасия Вертинская: «Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!»

                  Офигенное интервью. Вернее, интервью, переделанное в монолог. Актриса готовится к юбилейной дате отца – Александра Вертинского. В марте исполнится 125 лет со дня его рождения.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"
                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"
                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  В детстве у меня было такое хулиганство – таскала у папы их кармана мелочь. Просто ради риска. Папа, конечно, об этом знал. И как-то за обедом спрашивает, по обыкновению грассируя: «Какая-то воговка вчера ук-х-ала у меня деньги. Вы не знаете, кто это?» Глядя чистыми голубыми детскими глазами, я говорила, нет. Он спрашивал: может, тебе дать денег? Я – нет. И продолжала воровать. У него хватало мудрости не делать из этой странной детской игры какой-то криминальный случай.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Порола нас в основном мама. При папе пороть нас было нельзя — он хватался за валидол, убегал, а мы прятались под полами его домашнего халата. И вот он стоял такой худой, но книзу расширяющийся, и когда мама влетала с линейкой – она порола нас линейкой – и спрашивала: «Саша, где дети?» – он не мог ей соврать, тихо говорил: «Лилечка» и опускал глаза вниз. Когда я потом спросила маму, чего она нас так порола, она ответила: «я же художница, добивалась на ваших задницах розового цвета». Эта мамина легкомысленность была невероятно притягательна для папы. Как-то, еще когда он за ней ухаживал в Китае, написал ей трагической письмо, что плывя на корабле в Циндау, они попали в тайфун. «Я был на волоске от смерти, но в эту секунду я думал о вас, о том, как вы мне дороги, как я люблю…» Следующее его письмо маме было уже раздраженное: «Какая же вы все-таки странная, я вам пишу, что меня чуть не погубил тайфун, а вы мне пишете «какая прелесть, я обожаю тайфуны». Он видел много женщин, судя по всему, но вот это существо, моя мама, привела его в Россию и создала ему семью.

                  Коверный случай

                  Папа давал много благотворительных концертов – тогда они назывались шефскими. Однажды ему сказали, что директриса в моей школе на деньги, собранные им для осиротевших детей, купила ковер. Это было при мне. Он, побледнел, встал, накинул пальто и пошел своими большими шагами в школу. Она была на Пушкинской улице – теперь это Большая Дмитровска, а квартира наша была у Елисеевского гастронома. Он шел, шарф развевался, он хватал валидол, мы бежали за ним, думая, что сейчас произойдет что-то невероятное. Взошел на второй этаж школы, распахнул дверь и увидел этот ковер. Дальше мы остались за закрытой дверью и ничего уже не слышали. Но директрисе пришлось этот ковер продать и вернуть деньги по назначению. Для него этот коверный случай был невероятным шоком.

                  Кукла в голубом

                  Когда папа возвращался домой с гастролей, начиналось вручение подарков. Но он был педант, у него в чемодане все ровно сложено, иногда он даже привозил недоеденную половину лимона, завернутую в салфетку. Чемодан распаковывал мучительно медленно, мотая нам нервы. Ни в коем случае нельзя было торопить его, и мы просто замирали а ожидании. И вот сначала показывалась рука куклы, потом нога, потом целиком. Папа прекрасно знал, что нам с сестрой надо дарить все одинаковое, потому что иначе будет жуткая драка. Поэтому он дарил куклу в розовом платье Марианне, а в голубом мне. Но я все равно его чудовищно ревновала к «этой шанхайке». Считала, что только тому, кого безумно любишь, можно подарить розовую куклу. И только той, кого терпеть не можешь, — куклу в голубом. А это была я – мне дарили куклу в голубом. Я с ним не разговаривала, обижалась, папа выяснял со мной отношения и с трудом их налаживал. Вот такой был тяжелый с детства у меня характер. Кот Клофердон Папа потрясающе рассказывал сказки. Например, у него был бесконечный сериал про кота Клофердона. Окна нашей квартиры выходили (и сейчас выходят) на крышу Елисеевского гастронома, где и работал Клофердон в мясном отделе. У него была тяжелая биография. Он проворовался, сидел, вышел из тюрьмы, его трудоустроили в соседний гастроном, взяли на поруки в молочном отделе, и он едва удерживался от того, чтобы не съесть всю сметану. И у него была любовь – ее звали Фаншетта. Ночью они встречались на крыше. И мы с сестрой, когда все засыпали, долго смотрели из окна на крышу – и вот силой нашей возбужденной фантазии Клофердон возникал на крыше, и утром мы рассказывали папе продолжение…

                  Бандитки

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  У нас с сестрой были две бонны. Мы чинно гуляли с нами поочередно в Пушкинском сквере и были воспитанными барышнями. Но однажды, внимательно глядя на нас за обедом, папа сказал маме: «У меня такое впечатление, что мы воспитываем наших двух сте-е-гв не как советских гражданок». Это была роковая фраза, потому что нас отослали в пионерский лагерь. У нас с Марианной было два чемодана – немецкие, из светлой кожи. Туда нам положили гамаши, рейтузы, боты, платья, фуфаечки… Я ничего не помню в этом лагере, кроме страшного чувства голода и странной неловкости, когда на линейке пели «взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры дети рабочих». Как было бы хорошо, думала я, если бы мой папа писал такие песни, вместо песен про каких-то балерин, клоунов, пахнувших псиной, рафинированных женщин… Вот написал бы эту, про детей рабочих, я была бы горда… Когда мы приехали обратно, у нас был один фибровый чемодан на двоих, и там было два предмета. Маринанне принадлежала голубая застиранная майка, на которой было вышито «Коля К», а мне черные сатиновые шаровары с надписью «второй отряд». Мы ввалились в дом, шмыгая носом, ругаясь матом, а перед нами в шеренгу папа в праздничном костюме и бабочке, мама, две бонны, бабушка с пирогам. Не поздоровавшись, не поцеловавшись, мы сказали: «Ну че стоите? Как обосравшийся отряд! Жрать давайте. Потом прошли на кухню, открыли крышку кастрюли и руками съели полкастрюли котлет. Папа, как глава этого… отряда, тихо прошел в кабинет и стыдливо закрыл за собой дверь, долго не выходил, потом впустил туда маму и мы слышали мамины всхлипывания и папины строгие бормотания. Но было поздно. Советская власть вошла в нас с сестрой с полной неотвратимостью. Мы стали полными бандитками. И мы чесались. Бабушка обнаружила вшей. Нас замотали в керосиновые полотенца, но лагерные вши были на редкость живучи. Тогда нас обрили налысо и волосы сожгли. Вшей вывели, но мы остались неуправляемыми оторвами. Когда нам купили велосипед, мы на даче ездили, держась за борт грузовика, без рук. Когда папе об этом доложили, у него чуть не случился сердечный приступ. Нас невозможно было остановить. Так на нас подействовал лагерь.

                  В 1957 году папы не стало. Он умер в Ленинграде, после концерта в Доме ветеранов. Мы стали одинокими, очень тяжело переживали его смерть, и жизнь наша потекла по другому руслу.

                  «Ты же девочка!»

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Как-то режиссер Птушко позвонил маме и сказал: Лиля, у тебя две дочки – 15 и 16 лет, а я ищу актрису на роль Ассоль. Может, приведешь какую-нибудь из них на пробы? Мама сказала, нет-нет, никаких проб, Александр не хотел, чтобы они были актрисами. Но Птушко уговорил. И мама повела меня. А я в 15 была очень спортивным подростком, носила треники, играла в баскетбольной команде и была коротко стрижена. Птушко, как только увидел меня, сказал «ой, нет-нет-нет. Нет ли у тебя, Лиля, какой-нибудь другой дочери? Получше?» Мама сказала, есть, но та совсем плохая. Пока то, да се, гримерша посмотрела на меня и с жалостью сказала: «Давай платьице наденем, ты же девочка. Волосики причешем». На меня надели светлое нежное платье, наклеили реснички и Птушко был изумлен. Меня утвердили. А поскольку я была не актриса, то решили дать мне учительницу, которая бы репетировала со мной роль. Это была Серафима Германовна Бирман, характерная актриса старого кинематографа. Огромного роста, со специфическим бирмановским голосом. Маленькие глазки-буравчики и седина, стриженая под горшок. И она показывала мне Ассоль. Повязав платок, став похожей на Бабу Ягу, она брала эмалированное ведро и приложив руку козырьком ко лбу, показывала мне встречу Ассоль с Греем. Огромная Серафима стояла и всматривалась – и меня всю колошматило. Наконец ее маленькие глазки вспыхивали сумасшедшим светом, она вскидывала руку и громко кричала зычным голосом: «я здесь, Грэ-э-й!». И огромными прыжками бежала навстречу воображаемому Грею, громыхая ведром, срывая платок с головы, и тряся седыми волосами. И я, глядя на нее, понимала, что таких вершин мастерства никогда не достигну. Серафима была критична и неумолима. И лишь когда я уже сыграла Офелию, она позвонила маме и сказала: «Лиля, кажется, я могу вас обрадовать. Кажется, она не полная бэздарь».

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"
                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Амфибия пришла!

                  Снимали мы «Человека-амфибию» под Севастополем, в Голубой бухте. Оператор все время придирался – то вода зацвела, то отцвела, казалось, что это никогда не кончится.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Я думала, что это будет самая скучная картина. Поэтому ее успех в итоге я принимала за какое-то всеобщее сумасшествие. Приходили тонны писем, почтальон стучала в дверь ногой, оставляла на полу огромную кипу и злобно уходила. Когда выходила из дома, внизу меня ждала непременная группа ихтиандров. Тогда у нас не было телохранителей и бронированных лимузинов. Мы были доступны всякому. Бабушка строго сказала, что ничего в нашей жизни не изменится, и я как ходила в елисеевский гастроном за хлебом и молоком, так и продолжала – уговаривать бабушку было бесполезно. Я надевала платок, очки, но меня узнавали мгновенно. Лю-ю-юба, кричали из колбасного отдела, иди сюда, Амфибия пришла! Ты автограф хотела у ей взять, помнишь?! Из колбасного бежали и я писала автографы на бумажках, на чеках, на паспортах, руках и колбасе… В купе ко мне приходили женихи, чтобы выпить как следует. Это была постоянная мука, она называлась славой. Единственное, что она мне принесла, — страшная боязнь толпы. Я ее боюсь по сей день. В очень общественных местах у меня начинается озноб, и мне кажется, что сейчас опять выйдет какой-нибудь Ихтиандр.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Он меня пилил и ел!

                  Моя сознательная творческая жизнь началась с фильма «Гамлет». Козинцев меня пригласил попробоваться, но я даже не надеялась, что меня утвердят на роль Офелии, потому что ее, как правило, играли актрисы с колоссальным опытом. Козинцев стер с моего лица все краски. Меня выкрасили жуткой перекисью водорода так, что почти не видно было волос, Мне выщипали все брови, убрали ресницы, потому что он добивался, как эстет, такого возрожденческого лица. Принес мне фотографию – там была статуя без глаз вообще – и сказал: «Настенька, видите, эту фотографию. Вот если у вас будут такие глаза, считайте, что роль удалась…». Смоктуновский, помню, произвел на меня неизгладимое впечатление. Он, репетируя Гамлета, и в жизни примерял эту роль на себя: стал замкнут, нелюдим. Не отключался никогда. Даже в буфете. Стоял один, просил с ним не разговаривать. И кругом шептались: он – Гамлет, видите, репетирует, вживается. И тогда я поняла, что вот оно – искусство. Он очень трепетно относился ко мне, рассказывал, как надо играть и что такое актерское искусство. И я невероятно благодарна Смоктуновскому. Без него я бы не сыграла так, как сыграла. Потом встретилась с ним на фильме «Кража». Он играл моего отца, это такая история конфликта между отцом и дочерью. Я была очень рада встрече с ним и кинулась к нему с той же нежностью, которую и прежде испытывала, но он оттолкнул меня с невероятной холодностью. Он никак не хотел со мной общаться и без конца придирался. Так же, как его персонаж, недовольный дочерью, ее поведением, взглядами и нравственностью. Я сначала была буквально оскорблена, но потом поняла, что он опять вживается в роль. Он без конца меня пилил и ругал. Мог прекратить завтрак, кинуть салфетку, подойти ко мне и начать выяснять отношения с утра перед съемками, потому что, судя по всему, ему это было нужно как артисту – нажить конфликтные, тяжелые отношения с моей героиней. Это было очень странное время и странные отношения. И до конца жизни он не очень-то вышел из этой роли – по крайней мере, по отношению ко мне. И в театре – уже во МХАТе — это продолжалось. Однажды он играл в «Чайке» Дорна. Он любил делать паузы и как-то раз, пока он тянул одну такую, всегда и ко всем добрая Ия Саввина сказала с ехидцей: «Шли годы». Я удивилась: «Чего ты так?» — и она мне объясняет: «Поскольку я Полину Андреевну играю, и я его люблю, а он меня нет, он меня просто съел». И тогда я поняла, что не одна я жертва этих взаимоотношений.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Иголка в животе

                  Сразу после «Гамлета» меня пригласил Бондарчук — сыграть маленькую графиню Лизу в «Войне и мире». Я долго отказывалась, потому что, как вы знаете, княгиня Лиза умирает родами. Я была не готова к этому процессу – у меня еще не родился любимый сын Степан, и я сказала, что не знаю, не умею и не понимаю, что надо делать. Но Бондарчук был очень уперт: «Не волнуйся, Настя. Не страшно, что ты еще не рожала. Я тебя научу». Пришла на репетицию, на меня надели ватный живот на бретельках — теплый такой, и он мне сказал: «Ты часа два погуляй по Мосфильму, а потом приходи. Но старайся вести себя так, чтобы никто не заподозрил, что это не настоящий живот». И я пошла. Сначала осторожно, держась за стенки. Люди останавливались: тебе не плохо? Не-не-не, у меня все нормально, говорила я. Потом осмелела, пришла в буфет, мне уступили очередь, взяла еду, мне принесли еще – сказали, ешьте-ешьте, вам надо. Потом встретила приятельницу, она долго тянула: «а-а-а, а от кого?». Да, Андрей, говорю (по роли-то муж у меня — князь Андрей). «Ой, че-то я не помню, чтобы у тебя был Андрей. А что так сразу?» — «Да как-то так получилось». – «А скоро?» – «Да. Скоро-скоро», говорю. И какие только слухи не поползли обо мне и о каком-то Андрее по городу! Когда я пришла к Бондарчуку, он внимательно посмотрел – а у него были пронзительные глаза — и сказал: «Так, хорошо, хорошо, ты уже, по-моему, готова». И вот сцена с княжной Марьей, дурные предчувствия, что что-то случилось с князем Андреем, а он о ту пору ранен. Мне Бондарчук для этого эпизода дал пяльцы, я вышиваю такой большой иголкой, нервничаю, что там с животом и что с князем, Бондарчук доволен. Замечательно, говорит, тебе на пользу пошло, что ты два часа вживалась в образ. Сейчас отдохнем пару минут и доснимем. Я расслабилась, пяльцы отложила, сижу… он входит, смотри на меня и вдруг: «Фу-у-у! Настя! Ну что ты! Два часа я тебя приучал, ты вышивала-вышивала, а иголку в живот воткнула».

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  «Мы баб не берем!»

                  Был театр, манивший меня всегда. «Современник». И я рискую туда поступить, хотя играла только классических героинь. Прошу Калягина, который учился на два курса старше меня и всегда был моим большим другом, чтобы он сделал со мной отрывок. Делаем отрывок «Антигоны» Жана Ануя, и я спрашиваю у Игоря Кваши: а можно я покажусь к вам в театр? А тогда актеры театра «Современник» были такие… ОЧЕНЬ важные. И он мне: «Знаешь, старуха, дело в том, что баб мы не берем». Но я все же решила попытаться. И вот передо мной сидят все: Ефремов, Волчек, Табаков, Казаков, Евстигнеев, Лаврова… я играю отрывок из «Антигоны» и ничего не помню, кроме того что у меня трясется нога. Доиграла, в муках ухожу, думая «ну и хорошо, что я так плохо играла, меня не возьмут. Пойду в театр Вахтангова». И тут за мной приходит секретарь и говорит, что меня приняли единогласно. И два года я играла там в массовке, будучи уже, если говорить современным языком, звездой. Играла в «Голом короле» одного из гвардейцев, мы выходили, маршировали и говорили: «дух военный не ослаб, у-па, пара-ру-ра, нет солдат сильнее баб, у-па, пара-ру-ра»… Такая у меня была роль. Евстигнеев, игравший короля, косо смотрел на меня, потому что весь зал шушукался: «Вертинская! Амфибия пришла на сцену!» И он сказал: «она мне мешает играть». Меня сняли, но я продолжала смотреть из-за кулис его великую игру. И его и всех других – весь состав основателей. А сама пыталась приспособиться. Играла девочек – с рюкзаками, хроменьких, косеньких, вставляла вату в нос, делала веснушки, рыжие торчащие волосы – ничего у меня не выходило. Не могла приспособиться к этой социальности. И однажды в «Современник» пригласили молодого английского режиссера – Питера Джеймса. Он ставил «Двенадцатую ночь», где мне дали роль Оливии. Ее нельзя было играть как героиню, это было не принято в «Современнике», и я придумала ей смешной грим. Выбелила лицо, брови и ресницы — это же комедия. Джеймс был счастлив. Он был небольшого роста, с пивным животом, с длинными волосами, всегда немножко поддатый, и показывал мне роль, выпятив вперед живот. Я так и сыграла Оливию. Смешно получилось.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Ефремов

                  Потом начался период, который я называю «мои университеты» — период моего актерского выживания. Он дал мне очень много. И когда Ефемов покинул «Современник» и возглавил МХАТ, я перешла за ним. Переиграла тут уже всего Чехова, но взаимоотношения с Ефремовым, которые продлились столько же, сколько эмиграция моего отца, 20 с лишним лет, не принесли мне никакой личной радости, но стали для меня колоссальной школой, воспитанием, и я считаю, что он был, есть и навсегда остается моим учителем. Так получилось, что мы с ним снялись в фильме «Случай с Полыниным» по повести Симонова. Это и есть моя первая и, наверное, единственная современная роль в кино. Думаю, Ефремов потрясающе умел играть любовь.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  «Лучше жамкай меня!»

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Помню мольеровского «Тартюфа» во МХАТе. Калягин играл Оргона, я Эльмиру, Любшин – Тартюфа. Смех стоял в зале все время. Потому что была бесконечная импровизация. Надо сказать, что с Сашей Калягиным мы сблизились еще со времен училища и очень с тех пор дружили. Так вот в сцене соблазнения Тартюфа, Саша под столом должен был уходить в люк, но он никогда не делал это вовремя. Но зато когда он бежал под сценой за кулисы, от его топота все сотрясалось. А бежал он потому, что каждый раз играл с гримером в шахматы. И свой ход пропустить не мог, конечно же! А мне приходилось подгадывать, когда же он появится снова под столом, изощряясь на всякие фокусы. В том «Тартюфе» есть сцена, где Оргон обнимает жену. Так вот, Калягин не обнимал – он стискивал меня с удовольствием изо всех сил и начинал, как бы это сказать, меня жамкать. Я ходила от этого жамканья вся в синяках. И наконец возмутилась: «Саша, если ты еще раз это сделаешь, я в этой сцене просто уйду!» Так он в следующий раз в порыве подошел, но не стал меня жамкать, а сказал: «Дорогая моя, неужели я снова увижу это милое лицо, эти прекрасные черты! – шагнул и двумя ногами встал мне на ноги. И продолжительно меня целовал. Я, хромая, побрела со сцены, а потом сказала: «Знаешь, лучше жамкай, а то без ног останусь». Он удивительный актер.

                  «Содержанка тоже человек»

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  «Безымянную звезду» мы с Козаковым снимали быстро и легко. А потом картину положили на полку. Меня вызвал к себе на ковер директор Объединения – уж не буду сейчас называть его имя, бог с ним – и сказал: «Что ж ты, Анастасечка, играешь эту б…, в жизни-то ты нормальная! Волосики у тебя прямые, а там чего ты кудерями-то завилась? Я ему: «вообще-то я не б… играю, а содержанку. Содержанка тоже человек. Да она легкомысленная чуть-чуть, но она не знает жизни, она живет в золотой клетке». Но объяснить ничего не удалось – у директора не было содержанок по жизни, одни только б… «Это не годится, — сказал он с угрозой, — ты давай-ка подумай о своей жизни дальше». Но потом картина вышла поздно ночью по нашему телевидению. Таких ролей больше мне не попадалось – там есть и драма, и комедия, и лирика, и характер.

                  Ведьмизм

                  Потом кинематограф рухнул, мне было играть нечего, я уехала за границу и три года преподавала вместе с Сашей Калягиным в Швецарии, во Франции, в Америке – мы открыли чеховскую школу. Меня даже называли «профессор» и я все время оглядывалась, думая, что это не ко мне. Но это тоже исчерпало себя. И мы вернулись. И все же это было время моей свободы, когда надо мной не нависал такой коллективный орган, который говорил, как тебе жить дальше и что тебе можно, а что нельзя. Тут мне Юрий Кара предложил играть Маргариту. Я поначалу отказывалась, но не потому что я какая-то кокетливая артистка, а потому что это любимый роман, и мне было страшно браться. Я не знала, как и подойти-то к этой роли. Играть ведьмизм не хотела. Ведь что такое ведьма? Мне кажется, что это периодическое состояние любой женщины. Поэтому я решила сыграть Маргариту во имя ее жертвенности.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  Бабушка Багира

                  Теперь моя любимая роль – бабушки. У меня есть три внука от сына Степана. Старшая Александра – ей 21 год, она учится в университете на историческом факультете – отделении истории искусств. Отличница. Средний внук Вася, не очень хорошо учится, но он любимый внук. И Петя – младший. Пока они росли, я с ними все время играла. Степа, проходя мимо стола со скатертью, стучал кулаком: «Мама, ты опять там, под столом?», а я оттуда в запале рычала: «Я не мама, я Багира». Страшно баловала внуков – как меня баловал отец. Я привыкла думать, что все хорошее во мне – от отца, а все ужасное, гадкое и отвратительное – от жизни. Была история, как мы привели Петю на причастие. Со стороны видим, как батюшка что-то спрашивает у Пети, и Петины плечи в ответ поднимаются, потом снова спрашивает и снова поднимаются, а потом на всю церковь слышим Петин голос: «Ну не знаю, может, я какавы много пил?». Единственный грех, который он нашел. Степан рассердился и говорит: так, в субботу оба сядете и запишете все свои грехи на бумаге. Вася исписал весь лист с обеих сторон: с братом подрался, маме нагрубил, двоек наполучал, кота пнул. А Петя сидит напротив него, грызет огурец, мотает шкуркой и канючит: ма-а, ну какие грехи, ну что мне писать? Мы ему: Петя, это твои грехи, пиши то, что ты считаешь грехом. Петя опять тянет. Тогда Вася встрепенулся и говорит: «О! Пиши: издевался над огурцом». Надо сказать, что Степан тоже отправил их в лагерь – только в православный, «Вифлеемская звезда». Так они на второй день оттуда пишут: ну пришлите хоть что-нибудь, хотя бы доширак. а потом директор «Вифлеемской звезды», увидев, что Петя сорвал с дерева листочек, пригрозил: что ты делаешь! А если я тебе ноги из жопы вырву? После этого мои внуки тоже больше не ездят в лагерь.

                  Анастасия Вертинская: "Ну что стоИте, как обосравшийся отряд?!"

                  С сыном Степаном Михалковым и внуками

                   

                  http://www.liveinternet.ru/users/844254/post303447373/

           


Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *