Тайный роман Олега Янковского: новые подробности. Воспоминания друзей Леонова: «Женя боялся только одного: потерять жену»
Четверг, Март 5, 2015 , 09:03 ПП
Тайный роман Олега Янковского: новые подробности
Елена Костина впервые откровенно рассказала о своих отношениях с актером:
Роль Алисы в фильме «Полеты во сне и наяву» мне досталась в 17 лет. Я играла любовницу героя Янковского, а роль жены исполняла настоящая жена Олега Ивановича — Людмила Зорина. Так получилось, что я, как и моя Алиса, влюбилась в Янковского. Совершенно искренне, по-детски, со всем пылом первого чувства.
Любовный треугольник существовал на экране, в жизни все получилось гораздо сложнее…
Свою первую в жизни роль в кино я получила совершенно случайно. На съемочной площадке была самой маленькой и неопытной. Вокруг сплошные звезды: Никита Михалков, Олег Янковский, Людмила Гурченко, Олег Табаков, Олег Меньшиков. Такое окружение мне, десятикласснице, могло только присниться! Я робела рядом с именитыми актерами, терялась. Спасало, наверное, только одно: меня очень оберегал мой партнер — Янковский.
Наяву я совершенно не собиралась становиться артисткой, даже несмотря на актерские корни: мой прадед играл у самого Эйзенштейна, прабабушка снималась в немом кино.
Дедушка, народный артист РСФСР Николай Сергеев, сыграл Феофана Грека у Тарковского в «Андрее Рублеве», а дядя, мхатовский актер Михаил Зимин, запомнился зрителям по роли директора в «Доживем до понедельника».
Родители мои были инженерами, хотя мама всегда мечтала о сцене: она играла на скрипке и в свое время, обладая колоратурным сопрано, даже пела с Майей Кристалинской. Наверное, поэтому мама была бы и не против, чтобы я поступила в театральный вуз. Но я мечтала стать биологом, занималась на подготовительных курсах биофака в МГУ. Мои «юннатские увлечения» привели к тому, что дома я развела целый зоопарк: змеи (причем были и ядовитые), ушастые кролики, ежики, куры. Вечерами московская барышня из интеллигентной семьи (музыкальная школа Гнесинского училища!) с большим удовольствием чистила клетки бизонов в зоопарке.
Но однажды раздался звонок, который перевернул мою жизнь. Мамина подруга актриса Людмила Иванова сообщила: «Я тут у Балаяна снимаюсь… Ассистенты ищут девочку на роль, с ног сбились. Попробовали уже человек 100! Им нужно что-то особенное, чтобы, с одной стороны, она была чистая и наивная, а с другой — сексуальная. Не хотите режиссеру свою Лену показать?»
Так с легкой руки Людмилы Ивановны я отправилась на пробы. В холле гостиницы «Бухарест» в сильном волнении ерзала на диванчике в ожидании режиссера. В моем представлении (я же консерваторская девушка!) Роман Гургенович, как «маститый» режиссер, должен был появиться непременно в бабочке и в смокинге, на худой конец — в строгом черном костюме и галстуке. В какой-то момент мимо меня промчался молодой человек в брюках клеш, расстегнутой почти до пояса рубашке и с огромным крестом на груди. Глянул на меня мельком и скрылся. Когда нас наконец познакомили с Балаяном, я была в шоке! Оказывается, это и были «смотрины».
— Лена, вы нам понравились, но все будет решать Олег Иванович Янковский, ваш партнер, — сказал мне на прощание режиссер.
Очень скоро я забыла о фильме «Полеты во сне и наяву». Началась учеба в десятом классе, и вдруг тут неожиданно позвонили: «Лена, вас ждут на съемках». А для того, чтобы меня отпустили из школы в киноэкспедицию, прислали телеграмму-молнию. Прочитав следующий текст: «Вас срочно ждут завтра во Владимире. В съемках задействованы танковые дивизии и войска. Ваше присутствие в этот день необходимо!», директор школы тут же без разговоров меня отпустила.
А вот родители, наоборот, пытались остановить. Почему их 17-летняя дочь в десять вечера должна мчаться на вокзал, ехать в незнакомый город и непонятно где сниматься?
Они сидели на диване, нервно взявшись за руки, а я судорожно металась по комнате и собирала вещи. В моем плацкартном вагоне ехали солдаты, и я забилась в уголок, да так и просидела всю ночь, не раздеваясь.
…Раннее утро. На пустынном владимирском вокзале меня никто не встретил. Оказывается, об «артистке Костиной» в группе просто-напросто забыли. Слава богу, в городе была одна-единственная гостиница, и я ее легко нашла. Администратор, равнодушно зевая, посоветовала: «Да они все на съемки ни свет ни заря уехали. Поднимайтесь на 11-й этаж. Может, там кого найдете?»
Я с чемоданом иду в лифт. На 11-м этаже двери открываются и передо мной… сам Янковский! Немая сцена: мы оба застыли от неожиданности. Надо ли говорить, что Янковский был для меня кумиром? И вдруг этот кумир стоит напротив меня! Высокий, стройный, элегантный, несмотря на вытянутый свитер и потертые джинсы. Молча смерил меня с ног до головы оценивающим взглядом… В это время двери лифта закрываются, и я еду на первый этаж. Глупо получилось. Я быстро нажимаю кнопку и поднимаюсь снова. Он стоит на месте, словно ждет меня, и улыбается.
— Так, понятно! Значит, выходит, это Алиса приехала? Ну проходи, проходи…
Я тороплюсь продемонстрировать вежливость: «Олег Иванович, здравствуйте».— «Да не надо никакого «Олега Ивановича», зови меня просто Олег и давай сразу на «ты». Ты ведь моя партнерша…»
Янковский подхватил мой чемодан и проводил до своего номера.
— Отдохни, пока мы на съемках, не стесняйся — ложись, поспи. В холодильнике еда. Ну, давай, до вечера…
Он запер меня на ключ и уехал. А я, усталая, свернулась колечком на диване чужого номера и мгновенно провалилась в сон.
Вечером мы с Олегом встретились на репетиции. Режиссер выбрал сцену, когда герой приносит Алисе узбекскую дыню. Через 30 минут репетиции Янковский сказал Балаяну: «Это она! Однозначно!»
До сих пор помню, как в первый съемочный день у меня тряслись руки-ноги, я ведь ничего не умела. Ни-че-го! Но, слава богу, все обошлось, видимо, гены бабушек и дедушек сработали. А может, сказалось то, как успокаивал и настраивал меня на работу мой партнер.
С первого же дня мы с ним легко перешли на «ты». Янковскому тогда было едва за сорок, в самом расцвете славы. За плечами «Щит и меч», «Зеркало», «Обыкновенное чудо» и «Сладкая женщина». Но никаких рефлексий и переживаний по поводу «он же взрослый мужчина, неудобно как-то…» у меня не было. В 17 лет с этим нет проблем! Юношеский максимализм, простота, наивность — все в одном флаконе.
Все мы, члены съемочной группы, жили на одном этаже. Звезды, естественно, в «люксах». А у меня был небольшой номер с двуспальной кроватью. Я привезла с собой кипу учебников: надо было заниматься, чтобы не отстать от одноклассников. Но, естественно, открывать учебники не успевала — приходилось проводить много времени на съемочной площадке.
Наша группа была удивительно дружная, мы часто устраивали вечеринки по поводу и без повода. Помню, однажды вечером отмечали всем творческим коллективом день рождения одного из операторов. А поскольку мой номер был достаточно большой, решили отпраздновать у меня. Банкет закончился в пять утра, и актриса Люба Руднева, с которой мы подружились на съемках, осталась у меня ночевать.
Рано утром она убежала на съемки, забыв у кровати свои домашние тапочки. И вдруг вечером неожиданно нагрянула из Москвы мама. Администратор дала ей ключи от моего номера. Мама открывает дверь и застывает на пороге: на столе тарелки с остатками еды, батарея пустых бутылок и окурки в пепельнице. А она не пьет и не курит! В довершение всего у кровати ее дочери стоят чьи-то тапочки большого размера! У мамы подкосились ноги и она с побледневшим лицом опустилась на стул: «Отправила чистую, невинную девочку в какой-то бордель!» А ведь мои благоразумные родственники отговаривали родителей от этого опрометчивого шага: что вы делаете? Девочка в этом вертепе пропадет, ей потом дорога только на панель!
Словом, пугали, пугали — и на тебе! Получается, не зря…
А тут еще ее «утешили» доброжелательные горничные, мол, не волнуйтесь вы так — все было чинно-благородно. Киношники регулярно так «отдыхают». Ну а последним из номера вашей дочки вышел Олег Меньшиков. «В пять утра!» — окончательно добили они маму. Естественно, она тут же решила, что хозяин этих тапочек — Меньшиков. Алкоголь, мужчины — все пороки, предсказанные родственниками, налицо!
Маму так переполняли чувства, что она потребовала немедленно отвезти ее на съемочную площадку. Предупредить нас об этом прибежала запыхавшаяся ассистентка.
— Лена, твоя мама приехала! Она сидит в полуобморочном состоянии в твоем номере. Горничная ничего не успела там убрать. Кошмар! Что делать? Она хочет увезти тебя в Москву!
Вскоре подъехала машина. Из нее вышла мама и решительно направилась к съемочной площадке. По ее глазам, полным слез негодования, было ясно — сейчас разразится скандал. Балаян в растерянности замер. Все переглянулись, ведь они были «соучастниками тяжкого преступления», отмечая день рождения в моем номере. Спас положение Янковский. Надо сказать, что чутье у Олега Ивановича было просто невероятное. Мгновенно смекнув, как усмирить надвигающуюся бурю, он бросился моей маме наперерез.
— Людмила Петровна, здравствуйте, дорогая!
От неожиданности она остановилась.
— Как мы рады вас видеть! Боже мой, как хорошо, что вы приехали!
Олег Иванович ласково обнял маму за плечи, она, оторопев, обмякла, ведь это был «тот самый Мюнхгаузен», которым бредила вся женская половина страны! Она пыталась что-то пролепетать про свою Леночку, что, мол, хочет ее забрать. Но Олег Иванович с жаром ее перебил: «Что вы, Людмила Ивановна! У вас такая талантливая дочь! Я вам сейчас все объясню… Мы справляли день рождения, все было абсолютно прилично… Вам не стоит беспокоиться».
Когда мама наконец зарделась от удовольствия, беседуя с Янковским, он сказал, клятвенно прижав руки к груди: «Вы не волнуйтесь, я лично каждый вечер проверяю у Лены все уроки! И запираю ее на ключ!» Я еле удержалась от смеха. Мама успокоилась и уехала в Москву, совершенно очарованная его обаянием. С тех пор Олег каждый вечер интересовался у меня с напускной строгостью: «Ну что? Математику сделала? Могу помочь».
Конечно, никакие уроки Янковский у меня не проверял и тем более не запирал в номере на ключ. В его отношении ко мне сквозило некое снисходительное лукавство. Не то чтобы Олег относился ко мне как к ребенку. Он прекрасно видел, что нравится мне, и постоянно поддразнивал. По утрам стучал в номер (я все время просыпала смену): «Просыпайся, соня, автобус приехал!» Играл со мной, как кошка с мышкой. Был то внимательным, то насмешливым, то нежным, то покровительственно далеким…
Я была тогда, как говорится, девица в теле, пышечка, правда, с тонкой талией. Помню, ходила в свитерах с закрытым воротом, чтобы «замаскировать» полноту. А Янковский мог ущипнуть меня за бок при всех и пошутить: «Сейчас свитер лопнет! Хватит пирожки есть!» Надо ли говорить, что я краснела как рак? И еще больше стеснялась своих пышных форм…
По сценарию скульптор, друг главного героя, приводит Янковского в студию и показывает скульптуру обнаженной Алисы. Где брать статую? Решили лепить с меня. Срочно нашли скульптора. Я категорически отказалась раздеваться, хотя местный ваятель на этом настаивал, и позировала в обтягивающей водолазке.
Когда Олег Иванович увидел готовый макет, вдруг посерьезнел и не смог удержаться от комплимента: «Да-а-а! Линии хорошо очерчены. Хотел бы я это увидеть в натуре…»
Но серьезным он бывал со мной редко, большей частью скрывал свои ухаживания под шуточками. Например, подойдет в перерыве, возьмет за локоток и что-то жарко шепчет на ушко. От его слов я моментально покрывалась пятнами. А вся группа с любопытством наблюдала, как он меня в краску вгоняет. И все тихонечко посмеивались за моей спиной: мол, интересно, чем же дело кончится? Устоит ли девушка перед самим Янковским?
Кстати, я часто потом в киношных кругах слышала, что романы на съемках — дело обычное и что артистки получают роли исключительно через постель. Могу сказать, мне повезло — такого никто не предлагал. Наоборот, много лет спустя Роман Балаян признался, что если бы я у него не снималась, он за мной поухаживал бы. А на работе, увы, себе такого никогда не позволял.
Да и я была по-другому воспитана, и очень многие на съемочной площадке в этом убедились. Притязаний было достаточно.
Конечно, мужская половина киногруппы со мной, девчонкой, флиртовала. Ну почему не погусарить? Это были невинные мелочи: приглашали к себе попить чайку, норовили сесть поближе, приобнять и поцеловать в щечку, звали по городу прогуляться. Старались найти какой-нибудь повод, чтобы пообщаться, побеседовать, сделать комплимент. Понятное дело, взрослым мужикам приятно было пококетничать с молоденькой хорошенькой девочкой. Но мне, честно говоря, больше всех нравился Янковский. И при любой возможности я предпочитала пить кофе и учить роль с Олегом Ивановичем. Мы сидели рядом и репетировали. Иногда я поднимала глаза и натыкалась на его очень серьезный и внимательный взгляд. Олег как будто изучал меня. Я чувствовала, что тоже нравлюсь ему. В такие моменты сразу же забывала обо всех его подкалываниях…
На публике шутки продолжались. Как-то мы всей тусовкой сидели у кого-то в номере и смотрели по видео эротический фильм. Мне казалось, что даже в темноте все видят, как у меня от стыда пылают щеки. Вдруг Олег громко спросил: «Лена, а ты еще девственница? Может, тебе еще рано такие фильмы смотреть?» Все оглянулись и посмотрели на меня, у меня лицо стало пунцовым — ну кем я еще могла быть в семнадцать лет?! «Да…» — пролепетала я. Чтобы перевести все в шутку, он добавил: «Не проблема. Это можно исправить». Все засмеялись и продолжили смотреть фильм. Как я потом поняла, он этот вопрос специально задал — для всех остальных «претендентов». Думаю, моя детскость защищала меня, и дальше шуточек никто идти не решался.
Янковского, думаю, тоже это останавливало. Олег прекрасно все видел, но осознавал, что это всего лишь слепое обожание неопытной девочки, и боялся какими-то действиями все испортить. А у меня и мысли не было, что у нас что-нибудь может быть, — он же женат!
Кстати, жена Янковского, Людмила Зорина, приезжала во Владимир редко, только когда снимались эпизоды с ее участием. Как только она появлялась, Янковский пропадал из виду. Помню, как мы долго репетировали самую драматичную сцену — неожиданную встречу всех участников «любовного треугольника» в машине.
Я была в полном отчаянии, мне казалось — я абсолютно деревянная, не умею ни говорить, ни двигаться. Да еще, как назло, все никак не могу как следует влепить Янковскому пощечину. Балаян страшно рассердился: «Да ты должна отомстить ему за всех женщин! Он же изменяет своей жене! Вдарь ему как следует! Иначе артистки из тебя не получится». И как только он это сказал, я, разозлившись, влепила звонкую пощечину Янковскому. Пауза. Олег побледнел, покраснел, выдохнул, а потом сказал: «Да-а-а… Ты будешь артисткой!»
Его жена особо не участвовала в общих киношных застольях, держалась особняком. Наверное, она присматривалась ко мне — все-таки партнерша ее мужа. Но, думаю, быстро успокоилась, увидев чистый и невинный взгляд ребенка.
Одну только Гурченко я почему-то выводила из себя. Людмила Марковна меня сразу же невзлюбила и постоянно третировала, при любой возможности отпускала в мой адрес шпильки. Помню, сидим с ней рядом на стульчиках, ждем приглашения на площадку. Подбегает ко мне ассистент: «Леночка, тебе принести кофе?» Гурченко тут же взрывается: «А почему вы мне не предлагаете?!»
Это была ничем не прикрытая женская ревность. Она не переваривала рядом с собой молодых красивых актрис. Ее выводило из себя, что мужчины оказывают мне знаки внимания. И постоянно выговаривала: «Ну какая ты артистка? Посмотри на себя! Ты просто молоденькая, вот и все!» Или для разнообразия «уточняла»: «Да тебя взяли только из-за внешности. Четвертый размер груди — вот и все твое достоинство. Ну… еще волосы длинные! А так ведь ничего из себя не представляешь». Она говорила это с ненавистью, доводя меня до слез.
Вскоре во Владимире выпал снег, и мы поехали снимать вторую часть в Сочи. Съемки проходили в дивном месте — Красной поляне. Помню, сидим с Гурченко в автобусе, греемся, ждем начала съемок. Повисло неловкое молчание. Я отворачиваюсь и стараюсь смотреть в окно, чтобы лишний раз ее не раздражать. Но она все равно заводит разговор.
— Ну что, дорогая, небось в театральный собралась? — в голосе Людмилы Марковны я почувствовала подколку.
Я молчу, но это только сильнее ее заводит.
— Вот у меня дочка — красавица! И поет, и танцует. Но я ей не разрешаю идти в артистки, потому что здесь нужен особый талант. А ты куда собралась? Посмотри на себя: толстая, некрасивая, ничего не умеешь. Только с четвертого дубля сцену с тобой снимают!
Это было не совсем правдой, но прозвучало очень обидно, тем более из уст уважаемой артистки. «Хоть бы и с четвертого!» — подумала я, стиснув зубы. Но не буду же я дерзить взрослой женщине? Не так воспитана. «Только не зареветь! Только не зареветь!» — твержу про себя, но слезы уже предательски капают. Слава богу, в этот момент ассистент постучал Людмиле Марковне в окно, мол, пора идти на площадку. Гурченко с победным видом (все-таки добилась своего!) вышла из автобуса. Ей очень хотелось продемонстрировать мне, кто здесь главный, и она с садистским удовольствием это сделала.
Я громко разрыдалась! В этот момент моя жизнь словно остановилась: великая актриса вынесла мне смертный приговор! Янковский, который все это время мирно спал на заднем сиденье автобуса, оказывается, слышал слова Людмилы Марковны. Он подсел ко мне и стал утирать мои слезы. Но я рыдала так, что не могла остановиться. Олега вызвали на площадку, но он попросил: «Подождите 10 минут…» и увел меня прогуляться на поляну в лес, подальше от любопытных глаз.
— Сегодня же уеду! Не хочу! Как я ей в глаза буду после этого смотреть?
— Лен, успокойся, она вампирша. Гурченко завидует твоей молодости, пойми это! Она на тебе просто срывает свою злость: видит же, как за тобой все мужики ухаживают…
Олег долго меня утешал, говорил, что я должна быть готова к тому, что мне всегда женщины будут завидовать:
— Ты молодая, красивая, талантливая. Поверь мне, жизнь только начинается, вот увидишь…
Мы вернулись. На съемочной площадке все тут же заметили и мои красные глаза, и то, что мы с Янковским долго гуляли в лесу. После съемок второй режиссер попыталась мне, наивной, раскрыть глаза: «Даже не думай, у Олега с Зориной дружная семья! Они души друг в друге не чают!» Да я и сама видела, что у них были хорошие, ровные отношения. Он любил свою жену и был обязан ей всем, она же вытащила его из Саратова в Москву. Кем бы он был, если бы ее не пригласили в «Ленком»?
Но тем не менее я его ревновала, хотя всячески старалась подавить это чувство. «Это чужое! Лена, это чужое!» На чужом несчастье свое счастье не построишь! Умом-то я все это понимала, но сердцу ведь не прикажешь…
Помню, как, неудачно сорвавшись с тарзанки в холодную воду, Янковский простудился, и мы какое-то время не виделись. Я уже так привыкла к его шутливым ухаживаниям, что, когда он пропадал из поля зрения, начинала скучать по его комплиментам. А «петь» Олег умел красиво, разливался соловьем, мол и красавица писаная, и богиня, и мадонна!
Как мне удавалось держаться кремнем, слушая такие признания в любви? У меня кружилась голова от его слов. Потом всю ночь сердце стучало так, что я не могла заснуть до утра. Может быть, надо было плюнуть на все условности и очертя голову броситься в этот роман с головой? Но… как сложилось, так и сложилось…
Олег все время дарил какие-то трогательные мелочи, маленькие букетики цветов. Однажды где-то на рынке купил мне смешные тапочки с кошечками. Я, признаться, даже обиделась: «Как маленькой!» Принимала все его знаки внимания с независимым видом, пытаясь показать, что к этому привыкла. А на самом деле за мной впервые ухаживал такой взрослый, да еще и такой известный мужчина.
Думаю, Янковский пустил в ход буквально все свои таланты, чтобы одержать надо мной победу. Мог бы и не стараться так. Против его обаяния устоять было невозможно. Он сразу подкупил меня своей дружеской опекой. В Олеге не было ни капли звездности, какой-то заносчивости или высокомерия.
А как здорово он помогал мне в работе! Можно сказать, Янковский взял шефство над молоденькой и неопытной актрисой. Он буквально со мной нянчился. Конечно, вначале я сильно робела перед таким мастером, но постепен
Мы много времени проводили вместе, я запросто заходила в его номер, да и он частенько забегал ко мне. В группе поползли слухи, и ко мне не раз подходили любопытствующие: «Лена, колись, что там у вас? Роман?» — «Да нет, мы просто друзья…» В ответ все делали большущие глаза и шептали заговорщически: «Да ладно! Берегись! Он же первый соблазнитель!»
Я пожимала плечами — мол, какие глупости! Ведь тогда ничего этого не знала, киношные сплетни меня не интересовали. Да и какое дело мне до его прошлого!
Мне 17 лет, я еще ребенок, у Олега — семья… И стыдно, и неловко, я даже думать об этом не смела, что вы! Для меня наличие жены у Янковского было основным сдерживающим фактором. Мои чувства были чисто платонические, хотя когда он вдруг касался моей руки, я тут же предательски краснела. А Олег довольно улыбался.
Помню, как провела бессонную ночь накануне съемок сцены, где нам по сценарию надо было поцеловаться. Я до этого никогда в жизни не целовалась, а тут — с самим Янковским! У меня коленки от волнения тряслись. Вот тогда-то все и получилось, как говорила Гурченко, с четырех дублей…
Сплетничали за нашими спинами постоянно, многие даже не сомневались, что у нас с Янковским роман в самом разгаре. Со всеми вытекающими последствиями. Но все так и закончилось ничем…
Я была еще совсем маленькой девочкой, не готовой к роману со взрослым женатым мужчиной. А Олегу хватило мудрости не воспользоваться моей наивностью. А ведь он мог это сделать легко…
Но несмотря на юный возраст, я понимала, что как только сдамся, тут же потеряю его. У знаменитых мужчин часто случаются романы-однодневки. Добиться победы, день-два насладиться этим — и все…
Сейчас, с высоты своего возраста, понимаю: ну случился бы кратковременный романчик, а в результате я только получила бы рану. И хорошие отношения, которые у нас возникли, навсегда были бы потеряны. Я никогда не смогла бы при встрече улыбнуться и, открыто посмотрев ему в глаза, сказать: «Привет, Олег!» Избегала бы его, мучаясь прошлым…
Съемки «Полетов…» шли почти год. Этот фильм перевернул всю мою жизнь. Мне повезло, что рядом оказались такие интеллектуальные, умные, талантливые люди. Я прошла подлинную школу мастерства и поняла, что хочу быть актрисой. Причем хорошей актрисой! Наверное, мечтала доказать Гурченко, что могу это сделать!
Весь год мы периодически встречались с Олегом, не теряли друг друга из виду и после отгремевших премьер. Я следила за его блестящими работами и помнила слова: «Лен, ты будешь актрисой. Вот увидишь!»
После съемок я с первого раза поступила в Школу-студию МХАТ на курс Олега Ефремова. Мне опять повезло и с педагогами, и с курсом. Со мной учились Никита Высоцкий, Наташа Негода, в будущем знаменитая «маленькая Вера», Сергей Векслер.
Помню, как на нашем курсе присуждали шутливый титул «Первая красавица». «Корона» досталась, увы, мне. Почему «увы»? Да потому что потом мне постоянно приходилось доказывать, что я к тому же еще и артистка. Как обо мне говорили однокурсницы: «Лене ничего не надо делать, только ходить!»
Студенческая пора запомнилась как самая веселая. Чаще всего мы собирались у Наташи Негоды на Старом Арбате. Квартира-студия легко вмещала весь наш курс — 25 человек. Мы радовались студенческой жизни, ночным посиделкам, бурным романам и легким флиртам.
За мной ухаживали очень многие, в том числе и Никита, сын Владимира Высоцкого. Он был сильно влюблен, но отношения у нас не сложились. У меня начался серьезный роман с одним художником. К сожалению, все было очень сложно. И хотя мы уже жили вместе, его мать поставила мне условие: «Или ты бросаешь актерскую профессию, или…» Это была любовь-боль, страсть-боль. Каждый раз все заканчивалось слезами, истериками, расставанием на всю жизнь. Помню, я все время страдала: то от безумного счастья, то от безумного горя.
Для Никиты Высоцкого это стало большой драмой. Мне передали его слова: он меня никогда не простит за то, что я сломала ему жизнь. И действительно, Никита несколько лет со мной не разговаривал. От друзей слышала, что он женился, потом развелся, потом снова женился. Семейная жизнь у Никиты как-то не складывалась, надо сказать, что и у меня тоже не все ладилось в личной жизни.
Роман с художником тянулся очень долго. Наверное, я должна была пойти на условие его матери и бросить профессию, но мне тогда казалось это диким. Нашла коса на камень… Его мать была невероятно сильная женщина, и пойти против ее воли сын не смог.
Да и в профессии не все было так гладко. К моменту окончания студии Олег Николаевич Ефремов сильно болел, и мы, студенты, показывались в театре сами. Я позвонила Олегу Янковскому и Николаю Караченцову, с которым успела сняться в фильме «Маленькое одолжение», и попросила своих бывших партнеров присутствовать на показе в «Ленкоме». Ни один из моих однокурсников не верил, что два маститых актера придут смотреть какой-то студенческий показ. Но оба пришли меня поддержать, мало того, стали уговаривать Марка Захарова принять меня в театр: «Лена очень способная.
Она поет и танцует!» На что Захаров ответил: «Это все, конечно, хорошо, но… получается, она будет играть роли, которые играет моя Саша! Я не могу принять в театр еще одну героиню».
Ну что ж, не взяли — и не взяли… Зато меня активно стали приглашать в кино. Я объездила со съемками полмира: «30-го уничтожить», «Случай в аэропорту», «Захочу — полюблю», «Следствие ведут знатоки», многие другие картины…
Однажды надо было срочно ехать на «Мосфильм». Выскакиваю рано утром из дома ненакрашенная, невыспавшаяся, ловлю попутку. Останавливается шикарная иномарка. По дороге мы разговорились с водителем, он показался очень интересным собеседником. Я только-только, можно сказать, кроваво рассталась с художником и была в полном отчаянии, уверенная в том, что все мужчины сволочи, жизнь не удалась. И вот сижу рядом с красивым, умным собеседником и думаю: «Ну ведь бывают же нормальные мужики! И машина у него хорошая, и умный, и холостой! Ну почему мне такие не достаются?»
Машина притормозила у проходной «Мосфильма», пытаюсь достать деньги, но водитель отрицательно качает головой. «Ага! — думаю. — Сейчас мой телефон попросит…» Но, к моему удивлению, он промолчал, я пожала плечами и вышла. А через четыре дня он меня нашел. Каким чудом — неизвестно. Мы с Андреем поженились очень быстро. А через полгода случилась трагедия…
На дворе были лихие 90-е. В стране появились первые хозрасчетные банки. Мой муж как опытный юрисконсульт помогал урегулировать проблемы и ездил на переговоры спорящих банкиров. Время было суровое. Однажды я услышала, как муж с кем-то очень жестко говорит по телефону, и меня это потрясло: «В тебе появилось что-то волчье». — «Если не буду волком, меня убьют!»
В тот вечер я ждала мужа в Доме кино на премьере своего фильма «Господа артисты». Но он не появился даже на банкете. О том, что случилась трагедия, мне сказать не рискнули, позвонили режиссеру. Оказывается, на встречу один из банкиров принес с собой «для убедительности» две гранаты. Та, которую Андрей случайно взял со стола, оказалась без чеки и взорвалась у него в руке. А вторая сдетонировала в кармане банкира. Оба погибли, остальные попали в реанимацию. Так что прямо с банкета я поехала в морг на опознание. В 28 лет стала вдовой. Как пережила смерть мужа, не понимаю! Именно после этой трагедии судьба еще раз свела нас с Янковским…
Мы встретились вновь случайно — в самолете. Оказалось, что летим в Грецию сниматься в одной картине. Прошло десять лет с того самого дня, как мы — взрослый знаменитый актер и начинающая артистка-школьница — столкнулись в дверях лифта. Только я была уже на 10 лет старше и больше не краснела, встречаясь с ним глазами. Олег, увидев меня, был приятно удивлен.
— Как жизнь, Лена? Что нового?
Мы иногда пересекались до этого: то в Доме кино на премьерах, то где-то на театральной премьере. Он был всегда в окружении семьи, сына Филиппа, с которым мы вместе учились в Школе-студии МХАТ. «Здрасьте» — «Здрасьте», чмок-чмок. Жена Олега всегда держалась со мной ровно, мягко и спокойно улыбалась. Думаю, если Людмила о чем-то и подозревала, то давно уже ко всему привыкла и не обращала внимания…
В Афины мы летели часа три. Олег живо обо всем расспрашивал, а я ему как на духу рассказывала. За моими плечами уже было столько всего: и институт, и работа в кино, и обиды, и разочарования, и предательство… Но самое главное, Олег встретился мне в самый трудный период моей жизни: только что потеряла мужа…
С первого взгляда нам стало понятно без слов, что теперь все изменилось. Чтобы это прочитать в глазах друг друга, достаточно было и трех секунд. Для этого были все предпосылки: мы хорошо расстались, без обид, без каких-либо претензий друг к другу, оскорблений. А еще было понятно, что наша обоюдная симпатия никуда не исчезла, она до сих пор жива…
Олег обалдел от того, как сильно я изменилась. Десять лет назад я была еще подростком с пухленькими щечками, эдакой порхающей бабочкой-красавицей, наивным цветочком, а тут перед ним сидела опытная повзрослевшая женщина, которой уже не подаришь тапочки с кошечками.
— Ты стала совершенно другая! — признался Олег. — Я вижу серьезную умную женщину, много пережившую. У тебя даже взгляд изменился.
Да, я выросла, но шлейф тех прекрасных отношений, что мы пережили в моей юности, остался. А потом, у нас обоих была за плечами общая картина, да еще какая — «Полеты во сне и наяву»! Молва нас давно поженила. Там, на экране, мы уже были любовниками, а в жизни так ими и не стали… И есть обоюдное желание наверстать то, что когда-то мы упустили…
Моя юношеская влюбленность разом вспыхнула вновь. Тогда были «полеты» во сне, а теперь полеты уже были наяву…
В афинском аэропорту нас встречал греческий режиссер. Нас с Олегом и еще одной актрисой поселили на шикарной вилле под Афинами. Прекрасный вид на море с огромного балкона, парк, бассейн, приходящая кухарка, которая готовила еду…
Режиссер водил нас по комнатам. «Самую лучшую комнату, Олег Иванович, мы оставили для вас. Отдельный вход, своя ванная, балкон. Вас здесь никто не побеспокоит».
Но Олег Иванович, к удивлению режиссера, выбрал другую, проходную гостиную, рядом с моей комнатой. Между нами была дверь, так что из его комнаты можно было попасть в мою. Режиссер искренне не понимал, почему Янковский сознательно идет на такие неудобства: «Олег Иванович, зачем вам это? Вы что, женщин не знаете? Они же по десять раз в день переодеваются. Лена вам жизни не даст! Захотите поспать, а она будет ходить туда-сюда!» Олег пожал плечами и широко улыбнулся: «Мне удобно жить здесь. Пусть ходит… ничего страшного».
Грек все никак не мог взять в толк, почему звезда мирового уровня выбирает проходную комнату, когда ему предлагают такие прекрасные условия. В гостиной даже кровати не было, только узкий диванчик. Режиссер сделал еще одну попытку уговорить Янковского: «Вам придется этот диван каждый раз раскладывать!» Олег пожал плечами: «Ничего страшного!»
До съемок оставалось две недели. Все это время к нам приходил переводчик, с которым мы, загорая на балконе, днями и ночами учили текст роли на английском…
Дивное было время! Солнце, море, Греция. У нас обоих было чувство, что мы оказались вдруг на необитаемом острове совершенно одни. Мы не афишировали свои отношения. А в съемочной группе собрались на редкость интеллигентные люди…
В выходные ездили вдвоем купаться в грязном афинском море. Хулиганили, бесились, бегали по пляжу, как маленькие дети. Помню, как однажды Олег стал притворно тонуть, барахтаться в волнах и истошно кричать: «Лена, спаси меня! Тону!» А я, подыгрывая, храбро бросилась в море, чтобы вытащить на берег утопающего. Олег был очень смешной в шортах — худые руки-ноги, узкие плечи. Он еще специально сутулился, посмеиваясь над собой. Но когда он надевал костюм, то становился настоящим денди! Глаз от него невозможно было оторвать!
Мы любили бродить по рыбным рынкам и рассматривать горы свежайших лангустов, омаров и прочих морских гадов. Помню, как сидели в местном кафе, совершенно обалдевшие от жары, и ели омаров. Мы, как всегда, дурачились и над чем-то смеялись. Вдруг Олег посерьезнел: «Знаешь, я такой, как ты, не встречал…» Это было так не похоже на вечного насмешника Янковского.
Так получилось, что наш настоящий роман начался спустя много лет после «Полетов…» Он был бурный, красивый, страстный и захватил нас с первого же дня. Тот давнишний сдерживающий посыл «нельзя, нельзя, нельзя» наконец-то потерял свой смысл. Вето, наложенное на наши отношения, словно по мановению волшебной палочки, было кем-то сверху снято…
Помню, как мы фотографировались на фоне храма бога солнца. Олег в элегантном белом костюме и я в белой рубашке и брюках. А на нас все прохожие оглядывались — так эффектно выглядела наша пара.
Вот тогда он мне и рассказал, как во время съемок «Полетов…» на меня поспорили: «Мы втроем с Мережко и Михалковым заключили шутливое пари, кто первый добьется твоей благосклонности». Поначалу я обиделась, а потом мне стало смешно: взрослые дядьки, а чем занимались! Спор, получается, они все продули — я никому не досталась.
— А ты была глупенькая, наивная, с широко распахнутыми детскими глазами и всему на свете верила. Все принимала за чистую монету. Да тебя грех было обижать! Мы поспорили, а потом понаблюдали за тобой и поняли — э-э-э! Да она сущий ребенок! Лучше не связываться…
Олег — очень тонкий человек, он прекрасно чувствовал, в каком ужасном состоянии я оказалась после смерти мужа. Он был в шоке от этой истории, очень мне сочувствовал, старался поддержать, окружить нежностью, вниманием. Думаю, Олег был дан мне свыше как награда за все мои мучения. Я наконец-то вдохнула глоток свежего воздуха.
Наши пазлы в эту встречу совпали. Уже не надо было кого-то соблазнять, ухаживать, много и бесполезно говорить. Просто я уже повзрослела и поняла: жизнь так быстро заканчивается, что было бы преступлением пройти мимо такого подарка судьбы. Она дает шанс, и упустить его — преступление! Думаю, и я для Олега была давней несбывшейся историей. Ему как охотнику важно было осознать, что он в итоге настиг свою жертву…
Уверена, это не был курортный роман. Абсолютно! Это была часть нашей жизни, которую когда-то могли, но не прожили. Мы открылись друг другу, Олег поверял мне свои семейные проблемы, про болячки свои рассказывал…
С удовольствием вместе готовили, резали овощи, делали салаты. Больше всего Олег любил пасту, причем с любым соусом. Мог съесть три глубокие тарелки. После третьей, отдуваясь, откидывался на стуле, довольно похлопывая вздувшийся живот. «Олег, остановись, ты лопнешь!» — «Ой, я бы еще съел…»
Мы ни разу не говорили на тему «А может, это на всю жизнь…» Глупо! Зачем строить иллюзии? Я знала, что этого никогда не будет, а Олег чувствовал, что я это понимаю. Он никогда не оставил бы жену, брак для него — святое. Все было так просто и легко..
Я ни на что не претендовала. Мы же взрослые люди! У меня и мысли не было уводить Олега из семьи. Это как «Солнечный удар» Бунина: обожгло и оставило след от ожога на всю жизнь. Слава богу, все не вылилось в какое-то продолжение с обидами, слезами, упреками и ненавистью друг к другу.
Мне было важно подтверждение, что я еще жива, любима и по-прежнему красива. Олег, чувствуя это, часто говорил: «Лети! Расправь крылья! Ты красива, и все мужики будут твои!»
Вот мы и «полетели» обратно в Москву. Конечно, грустили, что расстаемся, но грусть была какая-то светлая. Я думала о том, что съемки в Греции стали для меня спасением. Все закончилось, но было так красиво и романтично… Наша случайная встреча в Греции вернула меня к жизни. После смерти Андрея я была как во сне, ни с кем не общалась, не ела, страшно похудела, начала курить, ходила все время в черном. Это была первая потеря в моей жизни, я все никак не могла смириться с ней. Олег вдохнул в меня жизнь, заставил поверить в себя и дал возможность вернуться к жизни. Он, как мантру, все время повторял: «Ты обязательно будешь счастлива! Ты талантливая актриса, будешь много сниматься. Все у тебя получится!»
После Греции мы часто пересекались на премьерах в Доме кино, тепло обнимались, целовались. Я поздравляла его с премьерой картины «Приходи на меня посмотреть». Каждый раз он интересовался: «Как ты?» По его глазам я видела: он все помнит, а он знал, что и я об этом никогда не забуду. Олег остался в моей жизни как праздничный листок календаря, как великолепный сон, как чудесное путешествие на далекий остров…
И удивительно дело: стоило вернуться домой, как все пошло по-другому. Меня словно взяли за плечи и сильно встряхнули: «Ты жива, начинай все сначала!» Если бы не Олег Иванович, я пребывала бы в депрессии еще очень долго. У меня снова пошли какие-то работы, посыпались приглашения в кино, я стала выходить «в люди».
Моя судьба неожиданно изменилась, как только я купила новую машину… Человек, к которому много лет ездила по поводу авторемонтов, вызвался помочь. Оказалось, он тайно в меня влюблен. И через три месяца, после уроков вождения, переехал ко мне. Я встретила настоящего мужчину и была в него безумно влюблена. Мы счастливо прожили вместе 12 лет, у нас родился сын Паша. Увы, расстались, но продолжаем общаться как родители нашего сына.
Самая главная победа в моей жизни — это ребенок. Паша, мой мальчик, уже играет на сцене Театра «Современник», несмотря на свои 7 лет, учит английский, освоил гитару, увлечен футболом. И занимается в театральной студии «Экспромт», где я с подачи моей крестной мамы Людмилы Ивановой преподаю 15—16-летним подросткам. С ними я уже поставила около 25 спектаклей. Кроме того, все эти годы я играю на сцене этого замечательного театра, которым руководит Людмила Ивановна Иванова.
Знаете, мне кажется, я обладаю даром предвидения. Всегда знала, что у меня будет ребенок. А теперь уверена, что впереди меня ждут новые интересные работы, что наладится и личная жизнь. Надо только ждать и верить…
Когда Янковского не стало, меня пригласили на телевидение — устраивали вечер его памяти. Я собиралась рассказать, о том, как Олег меня учил актерскому мастерству, как мы снимались в «Полетах…», он ведь навсегда останется в моей памяти как великий актер и необыкновенный человек с невероятным обаянием.
Подбирая для программы наши общие фотографии, вдруг наткнулась на снимок, где наши герои целуются. На обороте сохранилась надпись Олега: «Лети! Расправь крылья! У тебя все получится, я знаю…»
Воспоминания друзей Леонова: «Женя боялся только одного: потерять жену»
О Евгении Леонове вспоминают люди, знавшие его по гастролям, съемкам, театру…
«Мы познакомились в 1957 году на «Ленфильме», — рассказывает народный артист России Рудольф Фурманов, который в конце 50-х годов создал концертную программу «Артисты театра на эстраде». — Я снимался в небольшом эпизоде. После съемок встретил своего друга Вадима Медведева. Тот предложил: «Давай ко мне. Жена с детьми на море уехала. Посидим, винца попьем!» Так как «Ленфильм» в те времена просто бурлил — там снималось от 15 до 20 фильмов одновременно, наша компания разрасталась на ходу. К нам присоединились , , Ариадна Шенгелая.
Потом Светлана столкнулась со своим московским знакомым, который снялся в нескольких эпизодических ролях у ее отца Владимира Немоляева. Тот представился: «». Его тоже взяли с собой. К Медведеву мы ехали на общественном транспорте, и всех артистов народ узнавал, а Леонова — никто. Через четыре года, когда он снимется в «Полосатом рейсе», его не просто в лицо будут узнавать. Вернее, не только в лицо. Как шутил сам Леонов: «Я первым из советских актеров показал свой мощный зад нашему народу…»
А тот вечер был прекрасный: мы шутили, рассказывали анекдоты, было и спиртное, и кое-какая закуска… А потом резко все засобирались — кто домой, кто в гостиницу, чтобы успеть до разведения мостов. Девушек посадили на такси. Евгений Павлович, с которым мы успели подружиться (он никогда не был для меня Женей, хотя и просил не раз перейти на «ты», но я так и не смог), пошел пешком к гостинице «Октябрьская», где жил в крошечном номере без удобств. И мне захотелось его проводить.
Настроение наше было приподнятым: тепло, белая ночь, немного алкоголя — все способствовало душевному разговору. И мы разговаривали обо всем на свете. Он рассказывал, что служит в Москве, в Театре Станиславского и уже сыграл в «Днях Турбиных» роль Лариосика, которой гордится. О том, что никто в семье не имеет отношения к артистической среде. Что живет с мамой, папой и братом в маленькой квартирке и у них часто бывают гости — ночуют на раскладушке. Меня он тоже к себе приглашал.
Я рассказывал Леонову о себе. При этом очень откровенно. Даже пожаловался, что с девушками у меня не клеится. Леонов признался, что у него та же история — одинок, а ведь ему уже больше тридцати. Правда, недавно он преодолел робость и на гастролях в Свердловске впервые в жизни познакомился с девушкой. «Имя у нее такое необычное — Ванда, — рассказывал Евгений Павлович. — А вышло так: шел я с артистом Леонидом Сатановским. Впереди девушки красивые, загорелые. Сатановский смелый, он к ним пристал: «Можно с вами познакомиться?» А я плелся чуть сзади, но потом побежал к ним, придерживая штаны. Как назло, у меня на пузе ремень не держался… В общем, я сказал, что тоже хочу познакомиться. И пригласил девушек в театр».
«Леонов признался, что одинок, а ведь ему уже больше тридцати. Правда, недавно он преодолел робость и на гастролях в Свердловске впервые в жизни познакомился с девушкой. «Имя у нее такое необычное — Ванда», — рассказывал Евгений Павлович. Так началась его большая любовь на всю жизнь», — о Евгении Леонове вспоминают люди, знавшие его по гастролям, съемкам, театру…
В Ванду Леонов сразу влюбился. Перед отъездом они встречались несколько раз, он читал ей Блока, звал приехать в Москву. Она не отказывалась, хотя была замужем за режиссером. Отношения с первым мужем у нее не клеились, и Ванда собралась разводиться, ехать в столицу и поступать в ГИТИС на театроведческий. И вот Леонов ее ждал. Хотя и не был уверен наверняка, приедет она или нет…
Через пару лет, когда театр, в котором тогда служил Евгений Павлович, гастролировал в Ленинграде, мы снова встретились. И я узнал, что Ванда приехала… Помню, как я пришел к Леонову за кулисы, и он радостно рассказал продолжение своей истории: он женился на Ванде, и у них месяц назад родился сын Андрюшка. Это было в 1959 году. Жили они все в той же коммуналке — с родителями Леонова и его старшим братом. Мало того, гости по-прежнему приезжали, только теперь их укладывали уже не на раскладушку, как прежде, а на пол. «Подушку дадим — и под стол», — рассказывал Леонов.
Не раз потом гостевая подушка и место под столом доставались и мне. Удивительно: когда Евгений Павлович стал очень популярным и помогал многим людям квартиры выбивать, сам он еще долго ютился в коммуналке. Леонов был очень добрым и безотказным человеком. Доставал все, о чем его просили, — лекарства, стройматериалы, дефицитные вещи, обувь, продукты. Помню, как мы пошли на склад Гостиного Двора в Ленинграде за одеждой для каких-то наших общих знакомых.
Евгений Павлович устал и раздражался: «Ну да, давайте, командуйте мне все, командуйте! Леонов, направо! Леонов, налево! Как собаке!» Ну а что сделаешь, если это именно ему ни один директор магазина не может отказать? В нашей стране по большому счету было два народных артиста в полном смысле этого слова: Леонов и Мордюкова. Не скажу, что быть всенародным любимцем ему было просто. Но Евгений Павлович, как мог, добросовестно старался соответствовать. Допустим, у нас до поезда времени в обрез, ни минуты лишней. Но тут к Леонову наперерез бросается какой-то поклонник, и он не успевает увернуться. И все, уже не может отказать в автографе, общении. А потом ему приходится бежать, задыхаясь. А мне тащить его чемодан — ради того, чтобы у кого-то появилась наспех написанная на клочке бумаги фраза: «С приветом. Ваш Леонов, Винни-Пух».
Я много лет готовил его концерты в разных городах. И всякий раз поражался: вот Леонов выходит на сцену и произносит всегда один и тот же монолог. Использует всегда одни и те же шутки. Например, на каждом концерте обязательно звучало: «Однажды выступаю на заводе, прихожу на проходную, охранник говорит: «О! Артист! Мы тебя знаем и любим! Паспорт не взял с собой? Ну ничего, проходи, товарищ Пуговкин!» Леонов никогда не импровизировал и ничего не менял. При этом, удивительное дело, зрители были счастливы! Была в нем какая-то магия…
В те времена концерты давали основной заработок любому артисту. А Евгению Павловичу всегда было очень важно заработать для своей семьи. Кстати, у него не было никаких заначек, которые бывают у большинства мужиков. Леонов все тащил в дом! Иногда доходило до абсурда. Как-то в Сибири зрители подарили ему банку маринованных огурцов. И все мы, кто принимал участие в концерте, размечтались, как вернемся вечером в гостиницу, сварим на плитке картошечку, выпьем водочки, закусим огурчиками. Но никаких огурчиков мы не получили: Евгений Павлович буквально вцепился в банку, прижал ее к животу и так и не выпустил. И в результате повез эту тяжесть в Москву. Он часто тащил домой огромные сумки с продуктами. И если бы только деликатесы! Он мог и картошку в Москву привезти из дальней поездки, хотя что-что, а уж картошка дефицитом в нашей стране никогда не была.
Свою семью он обожал. У Леонова не было никогда никаких женщин, кроме Ванды. Он их даже боялся. Потому что боготворил жену и страшился из-за какой-то оплошности потерять. Как-то мы с моей женой Галей над Евгением Павловичем подшутили. Он приехал ко мне на дачу. Сидим вечером. Я одну баночку с горошком открыл, съел, потом другую. Просто я очень люблю зеленый горошек. Предлагаю Леонову — тот отказывается. И тогда я ему говорю: «Евгений Палыч, надо есть, даже через «не хочу»… Горошек очень хорошо влияет на мужскую силу. Ванда будет довольна». Галя утвердительно кивнула, сдерживая смех. И Евгений Павлович стал давиться, но есть этот горошек. Для него самым важным в жизни было, чтобы Ванда была довольна…
При всем этом Леонов нет-нет да и срывался на свою жену, которую любил больше жизни. Все-таки талантливые люди не бывают легкими. Вот и Леонов был сложным и противоречивым человеком с серьезными личными переживаниями. Помню, как-то приехал я в Москву, ночевать остался у Леоновых. А рано утром меня разбудил ужасный крик — Евгений Павлович орал на Ванду. Она работала завлитом в «Ленкоме» и должна была написать для театра какой-то плакат. Ванда расположила ватман с красками на полу, больше было негде, а Евгению Павловичу это страшно не понравилось. Он кричал так, что я от испуга выскочил из постели как был — в кальсонах. В растерянности стал ползать рядом с Вандой и помогать ей побыстрее закончить плакат. Все это, конечно, выглядело комично. В результате мы все втроем хохотали.
Комичность вообще всегда и во всем преследовала Леонова. А он страдал из-за того, что его вечно воспринимают только как комика, Евгений Павлович обожал серьезную драматургию, мечтал сыграть короля Лира, Отелло… На роль Отелло как-то даже рискнул себя предложить. Но услышал в ответ: «Вот представьте, вы выходите на сцену в гриме мавра. Зал же будет ржать три часа!» Одним из его любимых драматургов был Вампилов. И Евгений Павлович был невероятно счастлив, когда его позвали на роль Сарафанова в фильме «Старший сын» по пьесе Вампилова. Это была одна из любимых его ролей».
«Имей в виду: ни шагу без оплаты!»
«Съемки «Старшего сына» проходили в Ленинграде в 1975 году, — вспоминает , который был партнером Леонова в этом фильме. — Это был мой выигрышный лотерейный билет. Первая серьезная роль в кино. Помню, как познакомился с Леоновым, которого обожал и фильмы с его участием смотрел раз по 15. Пришел на съемку, а мне говорят: «Поднимайся на второй этаж. Там Евгений Павлович». И я увидел в просвете окна силуэт пухленького Винни-Пуха. Поднимаюсь. «На, подержись, — протягивает мне руку Леонов. И тут же продолжает: — Имей в виду: ни шагу без оплаты!» Оказывается, ему не отдали сразу деньги за железнодорожный билет, хотя пообещали.
Несмотря на невысокий рост, Леонов смотрел на собеседников сверху вниз. Не любил панибратства и вел практически затворническую жизнь. Он всегда был один. Со съемочной площадки его увозили одного на машине в загородный дом отдыха, где он ночевал. А утром привозили прямо на съемочную площадку. Режиссер готовил всю группу: «Сейчас придет Евгений Павлович». Группа была вымуштрована, как рота почетного караула. У него единственного был отдельный гримировальный вагончик и гримировальный стол.
Зрители Леонова обожали. Когда мы с ним выходили с «Ленфильма» чтобы поесть, перед нами открывалась любая столовая, забегаловка или ресторан. Тут же следовало приглашение в директорский кабинет, разгребался стол, ставились удобные кресла. Лучшие повара жарили картошечку, особенным образом запекали мясо, готовили какие-то очень вкусные супчики. Евгений Павлович всегда ел очень аппетитно, причмокивая, даже облизывая пальцы. Практически все подавали бесплатно, да еще и с собой сумки паковали. У него всегда в запасе имелись продукты, которых я в жизни не видел. Помню, как он дал мне попробовать удивительный деликатес — крабовые палочки.
Все время съемок «Старшего сына» я старался учиться у Евгения Павловича актерскому мастерству. Он не слишком стремился к общению, но я был дотошный, молодой, наглый и к нему приставал: «Евгений Павлович, подскажите, как тут играть? А тут?» И он показывал. Вот только повторить это было невозможно… Он мог и моего героя Сильву сыграть, и женщину, и кота — кого угодно. Но больше всего я завидовал его умению плакать в кадре. Для меня самого это была недостижимая актерская мечта. Ну никак не получалось добиться слез, как я ни тренировался! А Леонову это давалось легко. Снимали мы последнюю сцену в эпизоде, где Евгений Павлович говорит: «Ну куда же вы, ребята…» — и плачет. Сняли один дубль. Потом режиссер спрашивает: «Может, еще дублик сделаем?» — «Да, конечно». И у него опять катятся градом слезы. «Евгений Павлович, может быть, еще повторим? — не унимается Мельников. — Вдруг брак или соринка на пленке». В общем, Евгений Павлович без проблем заплакал и в третий, а потом и в четвертый раз. Я стою, замерев в восхищении, и думаю: «Вот мужик, вот здорово! Нет, не добиться мне такого никогда!» А у Леонова там столик стоял с гримом, скомканными листами сценария, сигаретами и кусочком ватки. Я как-то машинально ее взял, помял — и из моих глаз брызнули слезы: ватка-то была пропитана аммиаком…
После «Старшего сына» я много с Евгением Павловичем общался. Мы с ним часто работали в концертах, в том числе и на стадионах в разных городах. Уровень популярности Леонова был фантастическим. Как у Джона Леннона, не меньше. Когда он выходил на площадку, стадион ревел. Когда шел по железнодорожной платформе — все останавливались, открывали рты. А он всем кивал на ходу, дубленка нараспашку, меховая шапка, маленький, пухленький, с коротенькими ножками, очень такой колоритный. Люди к нему тянулись, считали душкой. Но на самом деле Леонов мог быть очень резким, мог огрызаться.
Очень сложно быть всенародно любимым человеком год за годом. Эта любовь может в гроб свести! Из театра не выйти, тебя ждет человек 150, к машине не подойти, в магазин не сходить… Приедешь в аэропорт — тебя первым делом ведут в медпункт и там закрывают. А ближе к посадке заводят в самолет, пока там еще нет пассажиров. Зато не было такого артиста в Советском Союзе, который, будучи хоть немного известным, не полетал бы в кабине пилота. Более того, не поуправлял бы самолетом! Летчикам же всегда приятно, когда с ними летят артисты, можно в кабину пригласить, поболтать о чем-то. Но Леонова и такие вещи не радовали — так он устал от постоянного всеобщего внимания…
Перед большими концертами местное начальство вечно тащило нас к себе в кабинет — всем хотелось сфотографироваться с самим Леоновым! Евгений Павлович такие визиты не выносил, но и отделаться было невозможно. И вот он сидел-сидел, слушал-слушал: «Уважаемый Евгений Павлович, мы выполнили-перевыполнили… мы сделали…» Частенько монологи были мучительно долгими, и уставший Леонов поворачивался ко мне: «Как ты думаешь, озадачить или нет?» Иногда я кивал, и тогда Евгений Павлович спокойным голосом посылал оратора очень-очень далеко. Это звучало очень смешно и совсем не обидно. Первые секретари обкомов партии раскрывали рты, умиленно улыбались и тут же заканчивали затянувшийся монолог…»
Леонов не умел себя беречь
«В «Ленком» мы с Евгением Павловичем пришли практически одновременно — в 1974 году, — рассказывает актриса Елена Шанина. — Я только окончив институт, а он уже маститым актером, раньше работавшим в Театре Маяковского. Захаров тогда начал собирать свою труппу. В театре уже работали Саша Збруев, Коля Караченцов, Елена Фадеева, Всеволод Ларионов. Он пригласил в театр Евгения Павловича Леонова, Татьяну Ивановну Пельтцер. Из молодых Витю Проскурина, меня, Абдулова, Янковского. Кстати, Олега порекомендовал Захарову именно Леонов.
Несмотря на большую разницу в возрасте, мы с Евгением Павловичем подружились — что я считаю большим подарком судьбы. Москва для меня, «питерской девочки», долгие годы оставалась чужим городом. И я была счастлива, когда Евгений Павлович стал опекать меня. Я человек щепетильный и всегда боюсь кого-то стеснить, он, зная это, часто звонил мне и говорил: «Лен, что делаешь? Сегодня нет спектакля? Приезжай к нам». И я тут же мчалась к Евгению Павловичу, Ванде и Андрюшке.
Это был чудесный интеллигентный дом, с прекрасной библиотекой, картинами, открытый и гостеприимный. Больше всего мы любили общаться, сидя на маленькой кухне. Евгений Павлович всегда усаживался на мягком угловом диване. Он был уже не слишком здоров, и я помню, на холодильнике стояли лекарства «от всего».
Леонов сам любил поесть вкусно, любил покормить гостей. И хотя я вечно худела, Ванда так потрясающе готовила, что я, только пробуя всего по чуть-чуть, объедалась до такой степени, что трудно было дышать. При этом иногда это была очень простая еда — салаты, котлеты, пшенная каша… Помню, как-то Евгений Павлович сказал: «Кашу сегодня будем есть из кастрюли ложками». Но так она закончилась еще быстрее, чем обычно. И Евгений Павлович рассердился: «Ванда, ну неужели ты не могла побольше каши сварить? Не хватает!» В этот момент он был очень похож на своего Винни-Пуха… Кормили не только людей. Ванда подкармливала бездомных псов по всему району, дома у них тоже жила собака — домашняя дворняжка Доня, красотка на коротких ножках…
Евгений Павлович выглядел простаком, но был невероятно начитанным и образованным человеком. И никогда этим не бравировал, наоборот — подшучивал над попытками «деятелей искусств» порассуждать о высоком. Только с близкими друзьями, среди которых было много завлитов разных театров, он с упоением разговаривал о том, что было ему интересно — о театре, искусстве, о своих великих учителях — Тарханове, Яншине.
У Леонова была ностальгия по тому, прежнему театру, и он не хотел признавать другой театр… Спектакль «Юнона» и «Авось», где я играла Кончиту, стал визитной карточкой «Ленкома». Когда Евгений Павлович увидел премьеру, он мне сказал: «Ты на голове-то, конечно, стой. Но еще же и сердце рвать надо!» Он был предан психологическому театру.
В 1988 году мы были на гастролях в Гамбурге. Вся труппа в этот день решила поехать на экскурсию. Но Евгений Павлович отказался — очень плохо себя чувствовал, кашлял. И я предложила Саше Збруеву: «Да ну ее, эту экскурсию. Давай будем лучше гулять вокруг гостиницы и заходить к Евгению Павловичу». Мы так и сделали.
Статьи по теме
Заглянув в очередной раз, мы увидели, что он стоит у стены и буквально задыхается от кашля. Я вызвала «скорую». И только Леонову стали прослушивать легкие — у него остановилось сердце. Евгению Павловичу сделали сложнейшую операцию, после которой он прожил еще несколько лет. И, конечно, врачи советовали ему поберечь себя.
Но он не мог, бездействие его угнетало. К тому же Евгений Павлович всегда переживал за Ванду, Андрюшку, который тогда еще не стал крепко на ноги, маленького внука Женьку, в котором души не чаял. И снова стал работать, ездить на концерты. Фурманов, который эти концерты организовывал, советовал: «Поберегите себя! Вас так любят, что достаточно выйти и поклониться — все будут счастливы!» Но Евгений Павлович работал на концерте так, как привык. Как всегда делал до этого. Без каких-либо изменений в программе…
Профиль звезды
В свой последний день он собирался в «Ленком» на «Поминальную молитву», где играл Тевье-молочника, но не доехал. Это была одна из лучших его ролей. Никто из зрителей в тот день не сдал билеты. Откуда-то у них в руках появились зажженные свечи, и они долго не расходились, прощаясь со своим народным артистом».
Информация взята из –
2 комментариев к Тайный роман Олега Янковского: новые подробности. Воспоминания друзей Леонова: «Женя боялся только одного: потерять жену»
Увы, публичные личности лишены такой роскоши, как личная жизнь. И они прекрасно знают об этом. Это издержки профессии. Знают, на что идут. Так что, не умеешь скрывать личную жизнь, принимай удары.
Лучше бы я не знала таких подробностей о Янковском. Оставался бы в ореоле своего таланта и своих ролей. Не нужны такие откровения, это слишком личное.
Увы, публичные личности лишены такой роскоши, как личная жизнь. И они прекрасно знают об этом. Это издержки профессии. Знают, на что идут. Так что, не умеешь скрывать личную жизнь, принимай удары.