135 лет назад, 28 ноября 1880 г., произошло событие, о котором в тетради одной из дочерей ректора Петербургского университета Андрея Бекетова позже появилась запись: «Приехала сестра Аля с мужем, решилась с ним разойтись и остаться у нас. Родился у неё сын Саша… Саша — ангелочек, все его любят». Александра Блока любят и до сих пор.

Маленький принц

Современник и соперник Блока, поэт Николай Гумилёв, оставил прекрасный афоризм: «У поэта непременно должно быть очень счастливое детство. Или очень несчастное». Александру Александровичу выпало первое. Впоследствии Корней Чуковский с явной завистью писал: «Рядом с ним мы, все остальные, — подкидыши без предков и уюта. У нас не было подмосковной усадьбы, где под столетними дворянскими липами варилось бесконечное варенье. У нас не было таких локонов, таких дедов и прадедов, такой кучи игрушек, такого белого и статного коня…»

Блок уже в детстве сумел расположить к себе даже посторонних. «Маркиз, вылитый маркиз галантного века!» — переводчица Анна Энгельгардт. А вот его будущий тесть, учёный Дмитрий Менделеев: «Ваш прекрасный принц что поделывает? Собирается ли гулять?» Даже швейцар ректорского дома, грубоватый отставник Карасёв, по воспоминаниям тётки Блока, «радостно приветствовал его, когда он возвращался с прогулки — розовый, оживлённый и очень голодный». Кстати, его никогда не приходилось уговаривать, как других детей, кушать котлетки или пить молоко.

Впоследствии о Блоке говорили, что он слишком горд, необщителен и меланхоличен. Это было видно и тогда. Саша много шалил, но прощения не просил почти никогда. Как-то раз ему пригрозили выдворением из-за стола и лишением сладкого. Он сам спокойно встал и вышел, вызвав безмерное удивление: «Даже не думал юлить и клянчить, чтобы ему дали сладкое блюдо, а он его так любил!»

К тому времени относится и первое стихотворение Блока, которое он написал в пять лет. Кстати, оно удивительно точно описывает будущий жизненный путь и стиль блоковского общения:

Жил на свете котик милый,
Постоянно был унылый.
Отчего — никто не знал,
Котя это не сказал.
«упрям невыносимо»

Выяснять, кто из поэтов Серебряного века был лучше, — занятие заведомо бестолковое. Тем не менее очень многие считают (и считали тогда), что «номером один» следует признать Александра Блока. В кругу поэтов такое, конечно, не прощается. Обязательно будут искать, к чему придраться, стараться его скомпрометировать. Скажем, Николай Гумилёв путём некоторых ухищрений и подтасовок умудрился обогнать Блока на выборах председателя Союза поэтов. При этом перед его даром преклонялся. Как-то раз Гумилёв и Блок горячо спорили в присутствии поэта Всеволода Рождественского. Гумилёв оставил спор и подошёл к нему, кипя от негодования: «Блок упрям необыкновенно. Не хочет понять самых очевидных истин».

Но на замечание, что сам он спорил чрезвычайно почтительно, недоумённо ответил: «А как же иначе? Вообразите, что вы беседуете с живым Лермонтовым! Что бы вы могли ему возразить? Как спорить?»

Видный «чекист»

Иван Бунин был, по своему обыкновению, гораздо более желчен. «В гостях у Бунина вынули с полки томик блоковских стихов о Прекрасной Даме, — вспоминала Нина Берберова. — Он был весь испещрён нецензурными ругательствами, которые раньше называли заборными». Сам Бунин в письме Ходасевичу охотно подтверждает позицию: «А что бы сказал Александр Сергеевич покойный об оном Блоке? Боюсь, что очень матерно, невзирая на то, что сей печальный глупец совсем не лишён дарования».

Впрочем, даже он признавал Блока большим художником. Причём не скрывал свою ревность и зависть: «Теперь я понимаю тайну успеха Блока. Это эстрадные стихи. Я говорю не в бранном смысле. Он достиг в этом большого искусства. В этих произведениях я чувствую ауру художника, и это меня ранит».

Часто упоминается случай, когда известная своей язвительностью поэтесса Зинаида Гиппиус прошлась по поводу отношений Александра Александровича и советской власти. Жена Блока неосторожно пожаловалась, что их уплотнили — подселили в квартиру двух матросов-большевиков. «Как же так? — будто бы возмутилась Гиппиус. — Всего двух? Ведь надо было двенадцать!»

И впрямь, за революционную поэму «Двенадцать» Блока в некоторых кругах возненавидели. Особенную неприязнь вызывал финал, тот самый, где шагает красный патруль: «В белом венчике из роз — впереди — Исус Христос». Словечки вроде «кощунство» и «кровавый большевик» были самым невинным, что о Блоке говорили за глаза. Но к большевикам Блок отношение имел очень опосредованное. Самые знаменитые его поэмы, «Двенадцать» и «Скифы», самая скандальная статья «Интеллигенция и революция» были напечатаны в газете «Знамя труда» — печатном органе партии эсеров, судьба которых после революции оказалась плачевной.

Впрочем, о Блоке ходили слухи, что он работает в ЧК. Блок действительно работал в ЧК — но при Керенском. Чрезвычайная комиссия Временного правительства занималась расследованием преступлений царского режима. Блок был главным редактором стенографических отчётов допросов царских министров. И, кстати, получал за это 600 рублей в месяц — даже для революционного 1917 г. сумма немаленькая.

Но вряд ли Блок польстился бы на деньги. Он действительно хотел революции. Правда, на политику ему было наплевать. Он ждал других перемен. Характерен диалог между Чуковским и Блоком. Они ехали в трамвае, и вдруг Блок сказал:

— Я закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян.

— Разве они обезьяны?

— А вы разве не знаете?

«Невыносимые пошляки», «стадо баранов», «падаль» — именно так Блок отзывался о тогдашнем среднем классе. Он радовался революции, потому что она должна была смести это с лица земли. Насколько искренне? Вот его дневниковая запись от 26 февраля 1918 г.: «Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать. Лучше я или ещё хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана!»